Неточные совпадения
Они
стояли на повороте коридора, за углом его, и Клим вдруг увидал медленно ползущую по белой стене
тень рогатой головы инспектора. Дронов
стоял спиною к
тени.
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис,
стоя в углу, за сараем, безмолвно плакал, закрыв лицо руками, плакал так, что его шатало из стороны в сторону, а плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая жила безмолвно и как
тень своей бойкой сестры. Клим хотел подойти к Варавке, но не решился, да и приятно было видеть, что Борис плачет, полезно узнать, что роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
Пообедав, он пошел в мезонин к Дронову, там уже
стоял, прислонясь к печке, Макаров, пуская в потолок струи дыма, разглаживая пальцем темные
тени на верхней губе, а Дронов, поджав ноги под себя, уселся на койке в позе портного и визгливо угрожал кому-то...
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся в глубине двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он
стоял в
тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Стоя у стены, в
тени, Самгин понимал, что Кутузов говорит нечто разоблачающее именно его, Самгина.
Стояли мохнатые дни августа, над городом ползли сизые тучи, по улицам —
тени, люди шагали необычно быстро.
В общем люди были так же бесхарактерны, как этот мохнатый, пестрый день. Многие, точно прячась,
стояли в
тени под деревьями, но из облаков выглядывало солнце, обнаруживая их. На площадь, к собору, уходили немногие и нерешительно.
Стоя среди комнаты, он курил, смотрел под ноги себе, в розоватое пятно света, и вдруг вспомнил восточную притчу о человеке, который, сидя под солнцем на скрещении двух дорог, горько плакал, а когда прохожий спросил: о чем он льет слезы? — ответил: «От меня скрылась моя
тень, а только она знала, куда мне идти».
Утром, выпив кофе, он
стоял у окна, точно на краю глубокой ямы, созерцая быстрое движение
теней облаков и мутных пятен солнца по стенам домов, по мостовой площади. Там, внизу, как бы подчиняясь игре света и
тени, суетливо бегали коротенькие люди, сверху они казались почти кубическими, приплюснутыми к земле, плотно покрытой грязным камнем.
Елена что-то говорила вполголоса, но он не слушал ее и, только поймав слова: «Каждый привык защищать что-нибудь», — искоса взглянул на нее. Она
стояла под руку с ним, и ее подкрашенное лицо было озабочено, покрыто
тенью печали, как будто на нем осела серая пыль, поднятая толпой, колебавшаяся над нею прозрачным облаком.
В
тени группы молодых берез
стояла на высоких ногах запряженная в крестьянскую телегу длинная лошадь с прогнутой спиной, шерсть ее когда-то была белой, но пропылилась, приобрела грязную сероватость и желтоватые пятна, большая, костлявая голова бессильно и низко опущена к земле, в провалившейся глазнице тускло блестит мутный, влажный глаз.
Ночью Меркулов не спал и несколько раз выходил на улицу. На всей Стрелецкой не было ни одного огонька, и звезд было мало на весеннем затуманенном небе; черными притаившимися
тенями стояли низенькие молчаливые дома, точно раздавленные тяготой жизни. И все, на что смотрел Меркулов: темное небо с редкими немигающими звездами, притаившиеся дома с чутко спящими людьми, острый воздух весенней ночи, — все было полно весенних неясных обещаний. И он ожидал — трепетно и покорно.
Наступило утро, в полном смысле великопостное, сырое, промозглое, туманное. Небольшими и редкими кучками удалось расставить горожан, унылых, робких, загнанных, уцелевших от казней. Как живые
тени стояли эти остатки недавно еще густого и бодрого населения.
Неточные совпадения
«Куда?..» — переглянулися // Тут наши мужики, //
Стоят, молчат, потупились… // Уж ночь давно сошла, // Зажглися звезды частые // В высоких небесах, // Всплыл месяц,
тени черные // Дорогу перерезали // Ретивым ходокам. // Ой
тени!
тени черные! // Кого вы не нагоните? // Кого не перегоните? // Вас только,
тени черные, // Нельзя поймать — обнять!
Обед
стоял на столе; она подошла, понюхала хлеб и сыр и, убедившись, что запах всего съестного ей противен, велела подавать коляску и вышла. Дом уже бросал
тень чрез всю улицу, и был ясный, еще теплый на солнце вечер. И провожавшая ее с вещами Аннушка, и Петр, клавший вещи в коляску, и кучер, очевидно недовольный, — все были противны ей и раздражали ее своими словами и движениями.
Она довольно долго, ничего не отвечая, вглядывалась в него и, несмотря на
тень, в которой он
стоял, видела, или ей казалось, что видела, и выражение его лица и глаз.
В косой вечерней
тени кулей, наваленных на платформе, Вронский в своем длинном пальто и надвинутой шляпе, с руками в карманах, ходил, как зверь в клетке, на двадцати шагах быстро поворачиваясь. Сергею Ивановичу, когда он подходил, показалось, что Вронский его видит, но притворяется невидящим. Сергею Ивановичу это было всё равно. Он
стоял выше всяких личных счетов с Вронским.
Но наконец она вздохнула // И встала со скамьи своей; // Пошла, но только повернула // В аллею, прямо перед ней, // Блистая взорами, Евгений //
Стоит подобно грозной
тени, // И, как огнем обожжена, // Остановилася она. // Но следствия нежданной встречи // Сегодня, милые друзья, // Пересказать не в силах я; // Мне должно после долгой речи // И погулять и отдохнуть: // Докончу после как-нибудь.