Неточные совпадения
— Это — второй? Клим? А Дмитрий? Ага.
Студент? Естественник, конечно?
Студент университета, в длинном, точно кафтан, сюртуке, сероглазый, с мужицкой, окладистой бородою, стоял среди комнаты против щеголевато одетого в черное стройного человека с бледным лицом; держась за спинку стула и раскачивая его, человек этот говорил с подчеркнутой любезностью, за которой Клим тотчас услышал иронию...
— Да — на кой черт власть, когда личная собственность уничтожена? — красивым баритоном вскричал бородатый
студент и, мельком взглянув на Клима, сунул ему широкую ладонь, назвав себя с нескрываемой досадой...
Он злился. Его раздражало шумное оживление Марины, и почему-то была неприятна встреча с Туробоевым. Трудно было признать, что именно вот этот человек с бескровным лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о любви своей к Лидии. Неприятен был и бородатый
студент.
Клим посмотрел на Кутузова с недоумением: неужели этот мужик, нарядившийся
студентом, — марксист? Красивый голос Кутузова не гармонировал с читающим тоном, которым он произносил скучные слова и цифры. Дмитрий помешал Климу слушать...
Ему приятно было видеть задумчивость на бородатом лице
студента, когда Кутузов слушал музыку, приятна была сожалеющая улыбка, грустный взгляд в одну точку, куда-то сквозь людей, сквозь стену.
Университет ничем не удивил и не привлек Самгина. На вступительной лекции историка он вспомнил свой первый день в гимназии. Большие сборища людей подавляли его, в толпе он внутренне сжимался и не слышал своих мыслей; среди однообразно одетых и как бы однолицых
студентов он почувствовал себя тоже обезличенным.
Сосед Клима, худощавый
студент с большим носом на изрытом оспой лице, пробормотал, заикаясь...
Клим усмехнулся, но промолчал. Он уже приметил, что все
студенты, знакомые брата и Кутузова, говорят о профессорах, об университете почти так же враждебно, как гимназисты говорили об учителях и гимназии. В поисках причин такого отношения он нашел, что тон дают столь различные люди, как Туробоев и Кутузов. С ленивенькой иронией, обычной для него, Туробоев говорил...
Самгин нашел его усмешку нелестной для брата. Такие снисходительные и несколько хитренькие усмешечки Клим нередко ловил на бородатом лице Кутузова, но они не будили в нем недоверия к
студенту, а только усиливали интерес к нему. Все более интересной становилась Нехаева, но смущала Клима откровенным и торопливым стремлением найти в нем единомышленника. Перечисляя ему незнакомые имена французских поэтов, она говорила — так, как будто делилась с ним тайнами, знать которые достоин только он, Клим Самгин.
Ему вспомнилось, как однажды, войдя в столовую, он увидал, что Марина, стоя в своей комнате против Кутузова, бьет кулаком своей правой руки по ладони левой, говоря в лицо бородатого
студента...
Не нравилась ему игла Петропавловской крепости и ангел, пронзенный ею; не нравилась потому, что об этой крепости говорили с почтительной ненавистью к ней, но порою в ненависти звучало что-то похожее на зависть:
студент Попов с восторгом называл крепость...
Видя эту площадь, Клим вспоминал шумный университет и
студентов своего факультета — людей, которые учились обвинять и защищать преступников. Они уже и сейчас обвиняли профессоров, министров, царя. Самодержавие царя защищали люди неяркие, бесталанно и робко; их было немного, и они тонули среди обвинителей.
Надоедал Климу
студент Попов; этот голодный человек неутомимо бегал по коридорам, аудиториям, руки его судорожно, как вывихнутые, дергались в плечевых суставах; наскакивая на коллег, он выхватывал из карманов заношенной тужурки письма, гектографированные листки папиросной бумаги и бормотал, втягивая в себя звук с...
Таких, как Попов, суетливых и вывихнутых, было несколько человек. Клим особенно не любил, даже боялся их и видел, что они пугают не только его, а почти всех
студентов, учившихся серьезно.
Из-за угла вышли под руку два
студента, дружно насвистывая марш, один из них уперся ногами в кирпичи панели и вступил в беседу с бабой, мывшей стекла окон, другой, дергая его вперед, уговаривал...
Клим Самгин сошел с панели, обходя
студентов, но тотчас был схвачен крепкой рукой за плечо. Он быстро и гневно обернулся, и в лицо его радостно крикнул Макаров...
— Купеческий сын третьего курса юмористического факультета, — дурашливо, склонив голову набок, рекомендовал себя косоглазый, полупьяный
студент.
Ему, должно быть, лет двадцать семь, даже тридцать, и он ничем не похож на
студента.
— На биллиарде не играете,
студент?
И, остановясь понюхать табаку, она долго и громко говорила что-то о безбожниках
студентах. Клим шел и думал о сектанте, который бормочет: «Нога поет — куда иду?», о пьяном мещанине, строгой старушке, о черноусом человеке, заинтересованном своими подтяжками. Какой смысл в жизни этих людей?
— Я думаю, что это не серьезно, — очень ласково и утешительно говорила Спивак. — Арестован знакомый Дмитрия Ивановича, учитель фабричной школы, и брат его,
студент Попов, — кажется, это и ваш знакомый? — спросила она Клима.
Макаров говорил не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим смотрел на него с удивлением: товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным
студентом, который усердно учится, и смешным юношей, который все еще боится женщин.
— Степан Маракуев, — сказал кудрявый
студент с лицом певца и плясуна из трактирного хора.
В соседней комнате суетились — Лидия в красной блузе и черной юбке и Варвара в темно-зеленом платье. Смеялся невидимый
студент Маракуев. Лидия казалась ниже ростом и более, чем всегда, была похожа на цыганку. Она как будто пополнела, и ее тоненькая фигурка утратила бесплотность. Это беспокоило Клима; невнимательно слушая восторженные излияния дяди Хрисанфа, он исподлобья, незаметно рассматривал Диомидова, бесшумно шагавшего из угла в угол комнаты.
Остроносая Варвара сидела, гордо подняв голову, ее зеленоватые глаза улыбались
студенту Маракуеву, который нашептывал ей в ухо и смешливо надувал щеки. Лидия, разливая чай, хмурилась.
Точно уколотый или внезапно вспомнив нечто тревожное, Диомидов соскочил со стула и начал молча совать всем руку свою. Клим нашел, что Лидия держала эту слишком белую руку в своей на несколько секунд больше, чем следует.
Студент Маракуев тоже простился; он еще в комнате молодецки надел фуражку на затылок.
Студент Маракуев относился к Диомидову враждебно, Варвара — снисходительно и покровительственно, а отношение Лидии было неровно и капризно.
В одну из таких минут веселый
студент Маракуев, перемигнувшись с Варварой, подошел к нему и спросил...
Молодцеватый Маракуев и другой
студент, отличный гитарист Поярков, рябой, длинный и чем-то похожий на дьячка, единодушно ухаживали за Варварой, она трагически выкатывала на них зеленоватые глаза и, встряхивая рыжеватыми волосами, старалась говорить низкими нотами, под Ермолову, но иногда, забываясь, говорила в нос, под Савину.
— Плехановщина! — кричал старый литератор, а
студент Поярков упрямо, замогильным голосом возражал ему...
Хорошо, самозабвенно пел высоким тенорком Диомидов. В нем обнаруживались качества, неожиданные и возбуждавшие симпатию Клима. Было ясно, что, говоря о своей робости пред домашними людями, юный бутафор притворялся. Однажды Маракуев возбужденно порицал молодого царя за то, что царь, выслушав доклад о
студентах, отказавшихся принять присягу ему, сказал...
— Вот вы устраиваете какой-то общий союз
студентов, а он вот не боится вас. Он уж знает, что народ не любит
студентов.
Он даже немножко завидовал стойкому упрямству Диомидова и его усмешливому взгляду на
студентов.
Клим Самгин был очень доволен тем, что решил не учиться в эту зиму. В университете было тревожно.
Студенты освистали историка Ключевского, обидели и еще нескольких профессоров, полиция разгоняла сходки; будировало сорок два либеральных профессора, а восемьдесят два заявили себя сторонниками твердой власти. Варвара бегала по антикварам и букинистам, разыскивая портреты m‹ada›me Ролан, и очень сожалела, что нет портрета Теруань де-Мерикур.
Было бы интересно побеседовать с Диомидовым, но путешествие с таким отрепанным молодцом не улыбалось Климу;
студент рядом с мастеровым — подозрительная пара. Клим отказался идти в трактир, а Диомидов, безжалостно растирая ладонью озябшее ухо, сказал...
— Весна стучит, господа
студенты.
Не только эти нуждались в грозном окрике, нуждался в нем и Лютов, заслуживали окрика и многие
студенты, но эти уличные, подвальные, кошмарные особенно возмущали Самгина своим озорством.
Когда у дяди Хрисанфа веселый
студент Маракуев и Поярков начинали шумное состязание о правде народничества и марксизма со своим приятелем Прейсом, евреем, маленьким и элегантным, с тонким лицом и бархатными глазами, Самгин слушал эти споры почти равнодушно, иногда — с иронией.
Московские
студенты пьют больше, чем петербуржцы, и более пламенно увлекаются театром.
Макаров не ввел, а почти внес его в комнаты, втолкнул в уборную, быстро раздел по пояс и начал мыть. Трудно было нагнуть шею Маракуева над раковиной умывальника, веселый
студент, отталкивая Макарова плечом, упрямо не хотел согнуться, упруго выпрямлял спину и мычал...
— Я — поговорить… узнать, — ответил
студент, покашливая и все более приходя в себя. — Пыли наглотался…
— Изумительную силу обнаруживали, — покорно следуя за Макаровым, пробормотал
студент.
— Он был мне ближе матери… такой смешной, милый. И милая его любовь к народу… А они, на кладбище, говорят, что
студенты нарыли ям, чтоб возбудить народ против царя. О, боже мой…
Климу показалось, что у веселого
студента подгибаются ноги; он поддержал его под локоть, а Маракуев, резким движением руки сорвав повязку с лица, начал отирать ею лоб, виски, щеку, тыкать в глаза себе.
— Хватил,
студент, горячего до слез! Эх, и мне бы эстолько…
—
Студент, что ему? Идем.
Было очень неприятно наблюдать внимание Лидии к речам Маракуева. Поставив локти на стол, сжимая виски ладонями, она смотрела в круглое лицо
студента читающим взглядом, точно в книгу. Клим опасался, что книга интересует ее более, чем следовало бы. Иногда Лидия, слушая рассказы о Софии Перовской, Вере Фигнер, даже раскрывала немножко рот; обнажалась полоска мелких зубов, придавая лицу ее выражение, которое Климу иногда казалось хищным, иногда — неумным.
Среди русских нередко встречались сухощавые бородачи, неприятно напоминавшие Дьякона, и тогда Самгин ненадолго, на минуты, но тревожно вспоминал, что такую могучую страну хотят перестроить на свой лад люди о трех пальцах, расстриженные дьякона, истерические пьяницы, веселые
студенты, каков Маракуев и прочие; Поярков, которого Клим считал бесцветным, изящный, солидненький Прейс, который, наверно, будет профессором, — эти двое не беспокоили Клима.
Совершенно невозможно было представить, что такие простые, скромные люди, спокойно уверенные в своей силе, могут пойти за веселыми
студентами и какими-то полуумными честолюбцами.