Неточные совпадения
— Вот, Вера, идут двое, их — десять, потому что один из них — нуль, а другой —
единица.
Из шестидесяти тысяч жителей города он знал шестьдесят или сто
единиц и был уверен, что хорошо знает весь город, тихий, пыльный, деревянный на три четверти.
Кутузов правильно говорит, что для каждой социальной
единицы существует круг взглядов и мнений, химически сродных ей».
— Общество, построенное на таких культурно различных
единицах, не может быть прочным. Десять миллионов негров Северной Америки, рано или поздно, дадут себя знать.
Было что-то очень глупое в том, как черные солдаты, конные и пешие, сбивают, стискивают зеленоватые
единицы в большое, плотное тело, теперь уже истерически и грозно ревущее, стискивают и медленно катят, толкают этот огромный, темно-зеленый ком в широко открытую пасть манежа.
«Вождь», — соображал Самгин, усмехаясь, и жадно пил теплый чай, разбавленный вином. Прыгал коричневый попик. Тело дробилось на
единицы, они принимали знакомые образы проповедника с тремя пальцами, Диомидова, грузчика, деревенского печника и других, озорниковатых, непокорных судьбе. Прошел в памяти Дьякон с толстой книгой в руках и сказал, точно актер, играющий Несчастливцева...
Но уже стена солдат разломилась на две части, точно открылись ворота, на площадь поскакали рыжеватые лошади, брызгая комьями снега, заорали, завыли всадники в белых фуражках, размахивая саблями; толпа рявкнула, покачнулась назад и стала рассыпаться на кучки, на
единицы, снова ужасая Клима непонятной медленностью своего движения.
Самгин, передвигаясь с людями, видел, что казаки разбиты на кучки, на
единицы и не нападают, а защищаются; уже несколько всадников сидело в седлах спокойно, держа поводья обеими руками, а один, без фуражки, сморщив лицо, трясся, точно смеясь. Самгин двигался и кричал...
Из этих разнообразных
единиц необыкновенно быстро образовалась густейшая масса, и Самгин, не впервые участвуя в трагических парадах, первый раз ощутил себя вполне согласованным, внутренне спаянным с человеческой массой этого дня.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих
единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
Самгин уходил, еще более убежденный в том, что не могут быть долговечны, не могут изменить ход истории события, которые создаются десятками таких
единиц.
И вдруг он почувствовал: есть нечто утешительное в том, что память укладывает все эти факты в ничтожную
единицу времени, — утешительное и даже как будто ироническое.
Самгин указал несколько фактов личного несчастья
единиц, которые очень много сделали для общего блага людей, и, говоря это, думал...
«Власть человека, власть
единицы — это дано навсегда. В конце концов, миром все-таки двигают
единицы. Массы пошли истреблять одна другую в интересах именно
единиц. Таков мир. “Так было — так будет”».
Нет, историю двигают, конечно, не классы, не слепые скопища людей, а —
единицы, герои, и англичанин Карлейль ближе к истине, чем немецкий еврей Маркс.
— Ведь это, знаете, даже смешно, что для вас судьба 150-миллионного народа зависит от поведения
единицы, да еще такой, как Гришка Распутин…
И будут решать их не
единицы, устрашенные сознанием одиночества своего, беззащитности своей, а миллионы умов, освобожденных от забот о добыче куска хлеба, — вот как!
Неточные совпадения
Всякий дом есть не что иное, как поселенная
единица, имеющая своего командира и своего шпиона (на шпионе он особенно настаивал) и принадлежащая к десятку, носящему название взвода.
В каждой поселенной
единице время распределяется самым строгим образом.
И вот однажды появился по всем поселенным
единицам приказ, возвещавший о назначении шпионов. Это была капля, переполнившая чашу…
Эти поселенные
единицы, эти взводы, роты, полки — все это, взятое вместе, не намекает ли на какую-то лучезарную даль, которая покамест еще задернута туманом, но со временем, когда туманы рассеются и когда даль откроется…
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил
единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».