«Жестоко вышколили ее», — думал Самгин, слушая анекдоты и понимая пристрастие к ним как выражение революционной вражды к
старому миру. Вражду эту он считал наивной, но не оспаривал ее, чувствуя, что она довольно согласно отвечает его отношению к людям, особенно к тем, которые метят на роли вождей, «учителей жизни», «объясняющих господ».
Я не про войну лишь одну говорю и не про Тюильри; я и без того знал, что все прейдет, весь лик европейского
старого мира — рано ли, поздно ли; но я, как русский европеец, не мог допустить того.
Немецкая монистическая организация, немецкий порядок не допускают апокалиптических переживаний, не терпят ощущений наступления конца
старого мира, они закрепляют этот мир в плохой бесконечности.
На эту строгую депешу я отвечал высылкою двадцати четырех тысяч франков и длинным письмом, совершенно дружеским, но твердым; я говорил, насколько я теоретически согласен с ним, прибавив, что я, как настоящий скиф, с радостию вижу, как разваливается
старый мир, и думаю, что наше призвание — возвещать ему его близкую кончину.
Неточные совпадения
«Все живут, все наслаждаются жизнью, — продолжала думать Дарья Александровна, миновав баб, выехав в гору и опять на рыси приятно покачиваясь на мягких рессорах
старой коляски, — а я, как из тюрьмы выпущенная из
мира, убивающего меня заботами, только теперь опомнилась на мгновение.
Вронский только в первую минуту был ошеломлен после впечатлений совсем другого
мира, привезенных им из Москвы; но тотчас же, как будто всунул ноги в
старые туфли, он вошел в свой прежний веселый и приятный
мир.
Впрочем, ради дочери прощалось многое отцу, и
мир у них держался до тех пор, покуда не приехали гостить к генералу родственницы, графиня Болдырева и княжна Юзякина: одна — вдова, другая —
старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы, не весьма обворожительные любезностью своей, но, однако же, имевшие значительные связи в Петербурге, и перед которыми генерал немножко даже подличал.
И так они
старели оба. // И отворились наконец // Перед супругом двери гроба, // И новый он приял венец. // Он умер в час перед обедом, // Оплаканный своим соседом, // Детьми и верною женой // Чистосердечней, чем иной. // Он был простой и добрый барин, // И там, где прах его лежит, // Надгробный памятник гласит: // Смиренный грешник, Дмитрий Ларин, // Господний раб и бригадир, // Под камнем сим вкушает
мир.
Он мог бы чувства обнаружить, // А не щетиниться, как зверь; // Он должен был обезоружить // Младое сердце. «Но теперь // Уж поздно; время улетело… // К тому ж — он мыслит — в это дело // Вмешался
старый дуэлист; // Он зол, он сплетник, он речист… // Конечно, быть должно презренье // Ценой его забавных слов, // Но шепот, хохотня глупцов…» // И вот общественное мненье! // Пружина чести, наш кумир! // И вот на чем вертится
мир!