Неточные совпадения
Туробоев шел впереди, протискиваясь сквозь непрочную плоть толпы, за ним, гуськом, продвигались остальные, и чем ближе была мясная
масса колокольни, тем глуше
становился жалобный шумок бабьих молитв, слышнее внушительные голоса духовенства, служившего молебен.
— Мы видим, что в Германии быстро создаются условия для перехода к социалистическому строю, без катастроф, эволюционно, — говорил Прейс, оживляясь и даже как бы утешая Самгина. — Миллионы голосов немецких рабочих, бесспорная культурность
масс, огромное партийное хозяйство, — говорил он, улыбаясь хорошей улыбкой, и все потирал руки, тонкие пальцы его неприятно щелкали. — Англосаксы и германцы удивительно глубоко усвоили идею эволюции, это
стало их органическим свойством.
Зато — как приятно
стало через день, когда Клим, стоя на палубе маленького парохода, белого, как лебедь, смотрел на город, окутанный пышной
массой багряных туч.
Ему показалось, что люди сгрудились теснее и всею
массою подвинулись ближе ко крыльцу, показалось даже, что шеи
стали длиннее у всех и заметней головы.
И все-таки он был поражен, даже растерялся, когда, шагая в поредевшем хвосте толпы, вышел на Дворцовую площадь и увидал, что люди впереди его
становятся карликами. Не сразу можно было понять, что они падают на колени, падали они так быстро, как будто невидимая сила подламывала им ноги. Чем дальше по направлению к шоколадной
массе дворца, тем более мелкими казались обнаженные головы людей; площадь была вымощена ими, и в хмурое, зимнее небо возносился тысячеголосый рев...
— Героем времени постепенно
становится толпа,
масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила...
Он вспомнил мощное движение
массы рабочих с Выборгской стороны Петербурга, бархатистый гул ее говора, торжественное настроение.
Стало надсадно и безнадежно скучно слушать нестройный вой союзников.
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал на людей острый холодок; в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть в узкое горло улицы, а сзади на них все еще давила неисчерпаемая
масса, в сумраке она
стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою реальность, и можно было думать, что это она дышит холодным ветром.
«Здесь собрались представители тех, которые стояли на коленях, тех, кого расстреливали, и те, кто приказывает расстреливать. Люди, в
массе, так же бездарны и безвольны, как этот их царь. Люди только тогда
становятся силой, творящей историю, когда во главе их
становится какой-нибудь смельчак, бывший поручик Наполеон Бонапарте. Да, — “так было, так будет”».
С приближением старости Клим Иванович Самгин утрачивал близорукость, зрение
становилось почти нормальным, он уже носил очки не столько из нужды, как по привычке; всматриваясь сверху в лицо толпы, он достаточно хорошо видел над темно-серой
массой под измятыми картузами и шапками костлявые, чумазые, закоптевшие, мохнатые лица и пытался вылепить из них одно лицо.
Неточные совпадения
Разумеется, Угрюм-Бурчеев ничего этого не предвидел, но, взглянув на громадную
массу вод, он до того просветлел, что даже получил дар слова и
стал хвастаться.
Масса, с тайными вздохами ломавшая дома свои, с тайными же вздохами закопошилась в воде. Казалось, что рабочие силы Глупова сделались неистощимыми и что чем более заявляла себя бесстыжесть притязаний, тем растяжимее
становилась сумма орудий, подлежащих ее эксплуатации.
Я
стал припоминать тысячи подробностей моей жизни с Соней; под конец они сами припоминались и лезли
массами и чуть не замучили меня, пока я ее ждал.
«Подал бы я, — думалось мне, — доверчиво мудрецу руку, как дитя взрослому,
стал бы внимательно слушать, и, если понял бы настолько, насколько ребенок понимает толкования дядьки, я был бы богат и этим скудным разумением». Но и эта мечта улеглась в воображении вслед за многим другим. Дни мелькали, жизнь грозила пустотой, сумерками, вечными буднями: дни, хотя порознь разнообразные, сливались в одну утомительно-однообразную
массу годов.
Ведь вам придется
стать лицом к лицу с организованной силой эксплуатации, с одной стороны, а с другой — с пассивным сопротивлением той именно
массы, для которой все будет делаться.