Неточные совпадения
Обиделись еще двое и, не слушая объяснений, ловко и быстро маневрируя, вогнали Клима на двор, где сидели три полицейских
солдата, а на земле, у крыльца, громко храпел неказисто одетый и, должно быть, пьяный человек. Через несколько минут втолкнули еще одного, молодого, в светлом костюме, с рябым лицом; втолкнувший
сказал солдатам...
— Не надо о покойниках, — попросил Лютов. И, глядя в окно,
сказал: — Я вчера во сне Одиссея видел, каким он изображен на виньетке к первому изданию «Илиады» Гнедича; распахал Одиссей песок и засевает его солью. У меня, Самгин, отец —
солдат, под Севастополем воевал, во французов влюблен, «Илиаду» читает, похваливает: вот как в старину благородно воевали! Да…
— Свети! — приказал тот
солдату, развертывая бумаги. В столовой зажгли лампу, и чей-то тихий голос
сказал...
— А некий студент Познер, Позерн, — инородец, как слышите, — из окна вагона кричит простодушно: «Да здравствует революция!» Его — в
солдаты, а он вот извольте! Как же гениальная власть наша должна перевести возглас этот на язык, понятный ей? Идиотская власть я, — должна она
сказать сама себе и…
— Не твое дело, —
сказал один, похожий на Вараксина, а другой, с лицом старого
солдата, миролюбиво объяснил...
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще держал его над головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого
солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и
сказал...
— Постой, —
сказал он, отирая руку о колено, — погоди! Как же это? Должен был трубить горнист. Я — сам
солдат! Я — знаю порядок. Горнист должен был сигнал дать, по закону, — сволочь! — Громко всхлипнув, он матерно выругался. — Василья Мироныча изрубили, — а? Он жену поднимал, тут его саблей…
— Еще
солдат гонят, — угрюмо
сказал кто-то, и вслед за тем Самгин услыхал памятный ему сухой треск ружейного залпа.
— Вот что! — воскликнула женщина удивленно или испуганно, прошла в угол к овальному зеркалу и оттуда, поправляя прическу,
сказала как будто весело: — Боялся не того, что зарубит
солдат, а что за еврея принял. Это — он! Ах… аристократишка!
— А, это вы, —
сказал студент. —
Солдат или полиции нет на бульваре?
Солдат поднял из-под козырька фуражки темные глаза на Якова и уже проще, без задора, даже снисходительно
сказал...
Открылась дверь со двора, один за другим вошли Яков,
солдат, водопроводчик;
солдат осмотрел кухню и
сказал...
— Вы, господа, никак не судьи мне, — серьезно
сказал солдат. — Вы со мной ничего не можете исделать, как я сполнял приказ…
— Ой, если б ты знал, что делается в провинции! Я была в шести городах. В Туле…
Сказали — там семьсот винтовок, патроны, а… ничего нет! В Коломне меня едва не… едва успела убежать… Туда приехали какие-то
солдаты… ужас! Дай мне кусок чего-нибудь…
Коренастый
солдат вывернулся из-за спины Самгина, заглянул в лицо ему и
сказал довольно громко...
— Денисов, сукин сын, —
сказал поручик, закрыв глаза. — Хорист из оперетки.
Солдат — никуда! Лодырь, пьяница. Ну, а поет — слышите?
— Гроза идет, —
сказал Самгин, выходя из беседки, —
солдат откликнулся...
— Глядите — идут! —
сказал седобородый мужик тихонько;
солдат взглянул вниз из-под ладони и, тоже тихонько, свистнул, затем пробормотал, нахмурясь...
— Ах, знаю, знаю! —
сказала она, махнув рукою. — Сгорел старый, гнилой дом, ну — что ж? За это накажут. Мне уже позвонили, что там арестован какой-то
солдат и дочь кухарки, — вероятно, эта — остроносая, дерзкая.
—
Солдату из охраны руку прострелили, только и всего, —
сказал кондуктор. Он все улыбался, его бритое солдатское лицо как будто таяло на огне свечи. — Я одного видел, — поезд остановился, я спрыгнул на путь, а он идет, в шляпе. Что такое? А он кричит: «Гаси фонарь, застрелю», и — бац в фонарь! Ну, тут я упал…
— О, буржуа-иностранцы не посещают наш квартал, — пренебрежительно ответила она.
Солдат и лысый, перестав играть в карты, замолчали. Не глядя на них, Самгин чувствовал — они ждут, что он
скажет. И, как это нередко бывало с ним, он
сказал...
— Иван Пращев, офицер, участник усмирения поляков в 1831 году, имел денщика Ивана Середу. Оный Середа, будучи смертельно ранен, попросил Пращева переслать его, Середы, домашним три червонца. Офицер
сказал, что пошлет и даже прибавит за верную службу, но предложил Середе: «Приди с того света в день, когда я должен буду умереть». — «Слушаю, ваше благородие», —
сказал солдат и помер.
В буфете, занятом офицерами, маленький старичок-официант, бритый, с лицом католического монаха, нашел Самгину место в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола были заняты колонками тарелок, на свободном пространстве поставил прибор; делая это, он
сказал, что поезд в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет, станция загромождена эшелонами сибирских
солдат, спешно отправляемых на фронт, задержали два санитарных поезда в Петроград.
— Нет, — серьезно и быстро возразил Харламов. — Я не
сказал, что именно об этих вопросах. Он — о различных мелочах жизни, интересных
солдатам.
— Я не общаюсь с
солдатами, —
сказал Самгин.
— Ревматизма грызет. Она, в окопах, нещадно действует. Сырая тут область. Болотная, — пробормотал
солдат, подождал еще вопроса, но не дождался и сочувственно
сказал, взмахнув палкой...
— Говоря без фокусов — я испугался. Пятеро человек — два студента,
солдат, еще какой-то, баба с револьвером… Я там что-то
сказал, пошутил, она меня — трах по роже!
— Нет, не имею права, —
сказал солдат, не взглянув на него.
Неточные совпадения
Спустили с возу дедушку. //
Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На нем сюртук с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя
сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!
«А ты ударь-ка в ложечки, — //
Сказал солдату староста, — // Народу подгулявшего // Покуда тут достаточно. // Авось дела поправятся. // Орудуй живо, Клим!» // (Влас Клима недолюбливал, // А чуть делишко трудное, // Тотчас к нему: «Орудуй, Клим!» — // А Клим тому и рад.)
Отслушав заутреню, Грустилов вышел из церкви ободренный и, указывая Пфейферше на вытянувшихся в струнку пожарных и полицейских
солдат ("кои и во время глуповского беспутства втайне истинному богу верны пребывали", — присовокупляет летописец),
сказал:
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как
солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как
солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он
сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
—
Солдат! — презрительно
сказал Корней и повернулся ко входившей няне. — Вот судите, Марья Ефимовна: впустил, никому не
сказал, — обратился к ней Корней. — Алексей Александрович сейчас выйдут, пойдут в детскую.