Неточные совпадения
Да, она
была там,
сидела на спинке чугунной садовой скамьи,
под навесом кустов. Измятая темнотой тонкая фигурка девочки бесформенно сжалась, и
было в ней нечто отдаленно напоминавшее большую белую птицу.
Однажды, придя к учителю, он
был остановлен вдовой домохозяина, — повар умер от воспаления легких.
Сидя на крыльце, женщина веткой акации отгоняла мух от круглого, масляно блестевшего лица своего. Ей
было уже лет
под сорок; грузная, с бюстом кормилицы, она встала пред Климом, прикрыв дверь широкой спиной своей, и, улыбаясь глазами овцы, сказала...
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это
было новое для него ощущение. Он
сидел рядом с матерью, лениво
ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он
был обрадован весною, когда
под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
Лидия
сидела на подоконнике открытого окна спиною в комнату, лицом на террасу; она
была, как в раме, в белых косяках окна. Цыганские волосы ее распущены, осыпают щеки, плечи и руки, сложенные на груди. Из-под ярко-пестрой юбки видны ее голые ноги, очень смуглые. Покусывая губы, она говорила...
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже
была арестована, долго
сидела и теперь выслана куда-то
под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется, что в этой борьбе с правительством у таких людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить за испорченную жизнь…
Но Иноков,
сидя в облаке дыма, прислонился виском к стеклу и смотрел в окно. Офицер согнулся, чихнул
под стол, поправил очки, вытер нос и бороду платком и, вынув из портфеля пачку бланков, начал не торопясь писать. В этой его неторопливости, в небрежности заученных движений
было что-то обидное, но и успокаивающее, как будто он считал обыск делом несерьезным.
Самгин взглянул направо, налево, людей нигде не
было, ходили три курицы,
сидела на траве шершавая собака, внимательно разглядывая что-то
под носом у себя.
Он
был сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой класс
был арестован,
сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе
под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой, пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое
были удобно, головами друг к другу, положены к стене,
под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца
сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня
была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Вход в переулок, куда вчера не пустили Самгина,
был загроможден телегой без колес, ящиками, матрацем, газетным киоском и полотнищем ворот. Перед этим сооружением на бочке из-под цемента
сидел рыжебородый человек, с папиросой в зубах; между колен у него торчало ружье, и одет он
был так, точно собрался на охоту. За баррикадой возились трое людей: один прикреплял проволокой к телеге толстую доску, двое таскали со двора кирпичи. Все это вызвало у Самгина впечатление озорной обывательской забавы.
Поутру Самгин
был в Женеве, а около полудня отправился на свидание с матерью. Она жила на берегу озера, в маленьком домике, слишком щедро украшенном лепкой, похожем на кондитерский торт. Домик уютно прятался в полукруге плодовых деревьев, солнце благосклонно освещало румяные плоды яблонь,
под одной из них, на мраморной скамье,
сидела с книгой в руке Вера Петровна в платье небесного цвета, поза ее напомнила сыну снимок с памятника Мопассану в парке Монсо.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов
сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка
была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум
под ногами он слышит треск жестких волос.
Но их
было десятка два, пятеро играли в карты,
сидя за большим рабочим столом, человек семь окружали игроков, две растрепанных головы торчали на краю приземистой печи, невидимый, в углу, тихонько, тенорком
напевал заунывную песню, ему подыгрывала гармоника, на ларе для теста лежал, закинув руки
под затылок, большой кудрявый человек, подсвистывая песне.
По эту сторону насыпи пейзаж
был более приличен и не так густо засорен людями: речка извивалась по холмистому дерновому полю, поле украшено небольшими группами берез, кое-где возвышаются бронзовые стволы сосен,
под густой зеленью их крон — белые палатки, желтые бараки, штабеля каких-то ящиков, покрытые брезентами, всюду красные кресты, мелькают белые фигуры сестер милосердия,
под окнами дощатого домика
сидит священник в лиловой рясе — весьма приятное пятно.
Неточные совпадения
Буду свой крест до могилы нести!» // Снова помещик лежит
под халатом, // Снова у ног его Яков
сидит, // Снова помещик зовет его братом.
Наказанный
сидел в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с тарелкой.
Под видом желания обеда для кукол, она попросила у Англичанки позволения снести свою порцию пирога в детскую и вместо этого принесла ее брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он
ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «
ешь сама, вместе
будем есть… вместе».
Он посылал сеноворошилку трясти сено, — ее ломали на первых рядах, потому что скучно
было мужику
сидеть на козлах
под махающими над ним крыльями.
Мери
сидела на своей постели, скрестив на коленях руки; ее густые волосы
были собраны
под ночным чепчиком, обшитым кружевами; большой пунцовый платок покрывал ее белые плечики, ее маленькие ножки прятались в пестрых персидских туфлях.
В глуши что делать в эту пору? // Гулять? Деревня той порой // Невольно докучает взору // Однообразной наготой. // Скакать верхом в степи суровой? // Но конь, притупленной подковой // Неверный зацепляя лед, // Того и жди, что упадет. //
Сиди под кровлею пустынной, // Читай: вот Прадт, вот Walter Scott. // Не хочешь? — поверяй расход, // Сердись иль
пей, и вечер длинный // Кой-как пройдет, а завтра то ж, // И славно зиму проведешь.