Неточные совпадения
У повара Томилин поселился тоже в мезонине, только более
светлом и чистом. Но он в несколько дней загрязнил комнату кучами книг; казалось, что он переместился со всем своим прежним жилищем, с его пылью, духотой, тихим скрипом половиц, высушенных летней жарой. Под
глазами учителя набухли синеватые опухоли, золотистые искры в зрачках погасли, и весь он как-то жалобно растрепался. Теперь, все время уроков, он не вставал со своей неопрятной постели.
Дядя, видимо, был чем-то доволен. Его сожженное лицо
посветлело, стало костлявее, но
глаза смотрели добродушней, он часто улыбался. Клим знал, что он собирается уехать в Саратов и жить там.
Самгин видел незнакомого; только
глаза Дмитрия напоминали юношу, каким он был за четыре года до этой встречи,
глаза улыбались все еще той улыбкой, которую Клим привык называть бабьей. Круглое и мягкое лицо Дмитрия обросло
светлой бородкой; длинные волосы завивались на концах. Он весело и быстро рассказал, что переехал сюда пять дней тому назад, потому что разбил себе ногу и Марина перевезла его.
Девушка так быстро шла, как будто ей необходимо было устать, а Клим испытывал желание забиться в сухой,
светлый угол и уже там подумать обо всем, что плыло перед
глазами, поблескивая свинцом и позолотой, рыжей медью и бронзой.
На лице, сильно похудевшем, сердито шевелился красный, распухший носик, раздраженно поблескивали
глаза, они стали
светлее, холодней и уже не так судорожно бегали, как это помнил Клим.
Лютов с размаха звучно хлопнул ладонью по его мокрому плечу и вдруг захохотал визгливым, бабьим смехом. Засмеялся и Туробоев, тихонько и как-то сконфуженно, даже и Клим усмехнулся, — так забавен был детский испуг в
светлых, растерянно мигавших
глазах бородатого мужика.
Клим Самгин никак не мог понять свое отношение к Спивак, и это злило его. Порою ему казалось, что она осложняет смуту в нем, усиливает его болезненное состояние. Его и тянуло к ней и отталкивало от нее. В глубине ее кошачьих
глаз, в центре зрачка, он подметил холодноватую,
светлую иголочку, она колола его как будто насмешливо, а может быть, зло. Он был уверен, что эта женщина с распухшим животом чего-то ищет в нем, хочет от него.
Однажды Самгин стоял в Кремле, разглядывая хаотическое нагромождение домов города, празднично освещенных солнцем зимнего полудня. Легкий мороз озорниковато пощипывал уши, колючее сверканье снежинок ослепляло
глаза; крыши, заботливо окутанные толстыми слоями серебряного пуха, придавали городу вид уютный; можно было думать, что под этими крышами в
светлом тепле дружно живут очень милые люди.
Он выпил чаю, поел, выпил коньяку; его каштановые кудри высохли и распушились, мутные
глаза посветлели.
Светлые его волосы свалялись на голове комьями овечьей шерсти; один
глаз затек темной опухолью, а другой, широко раскрытый и мутный, страшно вытаращен. Он был весь в лохмотьях, штанина разорвана поперек, в дыре дрожало голое колено, и эта дрожь круглой кости, обтянутой грязной кожей, была отвратительна.
Пришла Лидия, держась руками за виски, молча села у окна. Клим спросил: что нашел доктор? Лидия посмотрела на него непонимающим взглядом; от синих теней в глазницах ее
глаза стали
светлее. Клим повторил вопрос.
Да, он улыбался именно виновато, мягкой улыбкой Диомидова. И
глаза его были такие же, сапфировые. И если б ему сбрить маленькую,
светлую бородку, он стал бы совершенно таким, как Диомидов.
В первые минуты Самгину показалось, что она стала милее и что поездка за границу сделала ее еще более русской; ее
светлые голубые
глаза, румяные щеки, толстая коса льняного цвета и гладко причесанная голова напоминали ему крестьянских девушек.
Полковник присел на край стола и мягко спросил, хотя
глаза его стали плоскими и
посветлели...
Смотрела она так, как смотрят, вслушиваясь в необыкновенное, непонятное,
глаза у нее были огромные и странно
посветлели, обесцветились, губы казались измятыми. Снимая с нее шубку, шляпу, Самгин спрашивал с тревогой и досадой...
— Испугалась? Чего же? — спросила она.
Глаза ее стали
светлыми, смотрели строго, пытливо.
Но, когда она приподняла вуаль, он увидал, что у нее лицо женщины лет под сорок; только темные
глаза стали
светлее, но взгляд их незнаком и непонятен. Он предложил ей зайти в ресторан.
Все в нем не согласовалось, спорило, и особенно назойливо лез в
глаза его маленький, узколобый череп, скудно покрытый
светлыми волосами, вытянутый к затылку.
Было ясно, что командует ими человек в башлыке, товарищ Яков, тощенький, легкий;
светлые усы его казались наклеенными под узким, точно без ноздрей, носом, острые, голубоватые
глаза смотрят внимательно и зорко.
Зрачки ее как будто вспыхнули,
посветлели на секунду и тут же замутились серой слезой, растаяли. Ослепшими
глазами глядя на стол, щупая его дрожащей рукой, она поставила чашку мимо блюдца.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только
светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов, по снегу на крышах ползли тени дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей, по белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное
глазам.
«Посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я увижу?» Подвинув ногу по мягкому на полу, он уперся ею в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред
глазами его обнаружилась продолговатая, шириною в палец,
светлая полоска.
В щель, в
глаза его бил воздух — противно теплый, насыщенный запахом пота и пыли, шуршал куском обоев над головой Самгина.
Глаза его прикованно остановились на
светлом круге воды в чане, — вода покрылась рябью, кольцо света, отраженного ею, дрожало, а темное пятно в центре казалось неподвижным и уже не углубленным, а выпуклым. Самгин смотрел на это пятно, ждал чего-то и соображал...
Ногайцев старался утешать, а приват-доцент Пыльников усиливал тревогу. Он служил на фронте цензором солдатской корреспонденции, приехал для операции аппендикса, с месяц лежал в больнице, сильно похудел, оброс благочестивой
светлой бородкой, мягкое лицо его подсохло, отвердело,
глаза открылись шире, и в них застыло нечто постное, унылое. Когда он молчал, он сжимал челюсти, и борода его около ушей непрерывно, неприятно шевелилась, но молчал он мало, предпочитая говорить.