Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что на нем — часть улицы, два каменных домика,
рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца на каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и смотрит в огонь русский солдат.
Прыжки осветительных ракет во тьму он воспринимал как нечто пошлое, но и зловещее. Ему казалось, что слышны выстрелы, — быть может, это хлопали двери. Сотрясая
рамы окон, по улице с грохотом проехали два грузовых автомобиля, впереди — погруженный, должно быть, железом, его сопровождал грузовик, в котором стояло десятка два людей, некоторые из них с ружьями, тускло блеснули штыки.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные
рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Неточные совпадения
Лидия сидела на подоконнике открытого
окна спиною в комнату, лицом на террасу; она была, как в
раме, в белых косяках
окна. Цыганские волосы ее распущены, осыпают щеки, плечи и руки, сложенные на груди. Из-под ярко-пестрой юбки видны ее голые ноги, очень смуглые. Покусывая губы, она говорила...
Туробоев присел ко крыльцу церковно-приходской школы, только что выстроенной, еще без
рам в
окнах. На ступенях крыльца копошилась, кричала и плакала куча детей, двух — и трехлеток, управляла этой живой кучей грязненьких, золотушных тел сероглазая, горбатенькая девочка-подросток, управляла, негромко покрикивая, действуя руками и ногами. На верхней ступени, широко расставив синие ноги в огромных узлах вен, дышала со свистом слепая старуха, с багровым, раздутым лицом.
На балконах и в
окнах домов работали драпировщики, развешивая пестрые ковры, кашмирские шали, создавая пышные
рамы для бесчисленных портретов царя, украшая цветами гипсовые бюсты его.
— Пошли к Елизавете Львовне, — сказал он, спрыгнув с подоконника и пытаясь открыть
окно.
Окно не открывалось. Он стукнул кулаком по
раме и спросил...
В светлом, о двух
окнах, кабинете было по-домашнему уютно, стоял запах хорошего табака; на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между
окнами висел в золоченой
раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей с луком»: сосны на песчаном обрыве над мутно-зеленой рекою. Ротмистр Попов сидел в углу за столом, поставленным наискось от
окна, курил папиросу, вставленную в пенковый мундштук, на мундштуке — палец лайковой перчатки.
Дунаев подтянул его к пристройке в два
окна с крышей на один скат, обмазанная глиной пристройка опиралась на бревенчатую стену недостроенного, без
рам в
окнах, дома с обгоревшим фасадом.
Поцеловав его в лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест
рамы; вещи сомкнулись; в комнате стало тесней, теплей. За
окном влажно вздыхал ветер, падал густой снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
«Бедно живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с
окном в сад;
окно было кривенькое, из четырех стекол, одно уже зацвело, значит — торчало в
раме долгие года. У
окна маленький круглый стол, накрыт вязаной салфеткой. Против кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка на комоде, флаконы, коробочки, зеркало на стене. Три стула, их манерно искривленные ножки и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность комнаты.
Белые двери привели в небольшую комнату с
окнами на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало без
рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Обыватели уже вставили в
окна зимние
рамы, и, как всегда, это делало тишину в городе плотнее, безответней. Самгин свернул в коротенький переулок, соединявший две улицы, — в лицо ему брызнул дождь, мелкий, точно пыль, заставив остановиться, надвинуть шляпу, поднять воротник пальто. Тотчас же за углом пронзительно крикнули...
Самгин вошел к себе, не снимая пальто и шляпу, подошел к
окну, сердито распахнул створки
рамы, посмотрел вниз…
За двойными
рамами кое-где светились желтенькие огни, но
окна большинства домов были не освещены, привычная, стойкая жизнь бесшумно шевелилась в задних комнатах.
Сбоку Клима Ивановича что-то рявкнуло и зарычало, он взглянул в
окно, отделенные от него только стеклами двойных
рам, за
окном корчились, страшно гримасничая, бородатые, зубастые лица.
Я вскочил с постели, вышиб ногами и плечами обе
рамы окна и выкинулся на двор, в сугроб снега. В тот вечер у матери были гости, никто не слыхал, как я бил стекла и ломал рамы, мне пришлось пролежать в снегу довольно долго. Я ничего не сломал себе, только вывихнул руку из плеча да сильно изрезался стеклами, но у меня отнялись ноги, и месяца три я лежал, совершенно не владея ими; лежал и слушал, как всё более шумно живет дом, как часто там, внизу, хлопают двери, как много ходит людей.