Неточные совпадения
— Хорошо, я сейчас, —
сказал Самгин.
Рабочий встал, протянул ему руку, улыбаясь еще шире.
— Да, — забыла
сказать, — снова обратилась она к Самгину, — Маракуев получил год «Крестов». Ипатьевский признан душевнобольным и выслан на родину, в Дмитров,
рабочие — сидят, за исключением Сапожникова, о котором есть сведения, что он болтал. Впрочем, еще один выслан на родину, — Одинцов.
— Жаль, написана бумажка щеголевато и слишком премудро для
рабочего народа. И затем — модное преклонение пред экономической наукой. Разумеется — наука есть наука, но следует помнить, что Томас Гоббэс
сказал: наука — знание условное, безусловное же знание дается чувством. Переполнение головы плохо влияет на сердце. Михайловский очень хорошо доказал это на Герберте Спенсере…
— Ну, — раздвоились: крестьянская,
скажем, партия,
рабочая партия, так! А которая же из них возьмет на себя защиту интересов нации, культуры, государственные интересы? У нас имперское великороссийское дело интеллигенцией не понято, и не заметно у нее желания понять это. Нет, нам необходима третья партия, которая дала бы стране единоглавие, так
сказать. А то, знаете, все орлы, но домашней птицы — нет.
— Ох, дорогой мой! — устало отдуваясь,
сказал Лютов и обратился к Варваре. —
Рабочее движение, говорит, а? Вы как, Варвара Кирилловна, думаете, — зачем оно ему, рабочее-то движение?
— За наше благополучие! — взвизгнул Лютов, подняв стакан, и затем
сказал, иронически утешая: — Да, да, —
рабочее движение возбуждает большие надежды у некоторой части интеллигенции, которая хочет… ну, я не знаю, чего она хочет! Вот господин Зубатов, тоже интеллигент, он явно хочет, чтоб
рабочие дрались с хозяевами, а царя — не трогали. Это — политика! Это — марксист! Будущий вождь интеллигенции…
— Болтун, —
сказала о нем Любаша. — Говорит, что у него широкие связи среди
рабочих, а никому не передает их. Теперь многие хвастаются связями с
рабочими, но это очень похоже на охотничьи рассказы. А вот господин Зубатов имеет основание хвастаться…
Когда Алексей Гогин
сказал при нем Кумову, что пред интеллигенцией два пути: покорная служба капиталу или полное слияние с
рабочим классом, Диомидов громко и резко заметил...
Размахивая шапкой, из толпы
рабочих оторвался маленький старичок в черном тулупчике нараспашку и радостно
сказал...
— Вообще выходило у него так, что интеллигенция — приказчица
рабочего класса, не более, — говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан чаю. — «Нет,
сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!» Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков
рабочего класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да — мало ли? А у вас — таких нет, да и не дай бог, чтоб явились… провожать
рабочих в Кремль, на поклонение царю…
— Там, в Кремле, Гусаров
сказал рабочим речь на тему — долой политику, не верьте студентам, интеллигенция хочет на шее
рабочих проехать к власти и все прочее в этом духе, —
сказала Татьяна как будто равнодушно. — А вы откуда знаете это? — спросила она.
— Слушало его человек… тридцать, может быть — сорок; он стоял у царь-колокола. Говорил без воодушевления, не храбро. Один
рабочий отметил это,
сказав соседу: «Опасается парень пошире-то рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
—
Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но не смеются, — рассказывала Татьяна, косясь на Сомову. — Вообще там, в разных местах, какие-то люди собирали вокруг себя небольшие группы
рабочих, уговаривали. Были и бессловесные зрители; в этом качестве присутствовал Тагильский, —
сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня узнает.
Рабочие узнавали сразу: барышня! И посматривают на меня подозрительно… Молодежь пробовала в царь-пушку залезать.
— Как
сказать? Нечто эмоциональное, — грешен! Недавно на одной фабрике стачка была, машины переломали. Квалифицированный
рабочий машин не ломает, это всегда — дело чернорабочих, людей от сохи…
— Ленин — не торопится, —
сказал Кутузов. — Он просто утверждает необходимость воспитания из
рабочих, из интеллигентов мастеров и художников революции.
— Не понимаю, —
сказал Самгин и, не желая, чтоб Туробоев расспрашивал его, сам спросил: — Вы говорили с
рабочим?
— Пойдут. Все идут. А — толк будет, господа? Толк должен быть, —
сказал он, тихо всхлипнув. — Ежели вся
рабочая массыя объявляет — не можем!
— Ничего я тебе не должен, — крикнул
рабочий, толкнув Самгина в плечо ладонью. — Что ты тут говоришь, ну? Кто таков? Ну, говори! Что ты
скажешь? Эх…
— Отпусти человека, —
сказал рабочему старик в нагольном полушубке. — Вы, господин, идите, что вам тут? — равнодушно предложил он Самгину, взяв
рабочего за руки. — Оставь, Миша, видишь — испугался человек…
Клим заметил, что все
рабочие отступают прочь от него, все хотят, чтоб он ушел. Это несколько охладило, даже как будто обидело его. Ему хотелось
сказать еще что-то, но
рабочий прокашлялся и закричал...
— Там есть и
рабочие, —
сказал чернобородый.
— В чем же убитые виноваты? Ну,
сказали бы
рабочим: нельзя! А выходит, что было сказано: они пойдут, а вы — бейте!
— Ура! — кричала она. — Клим, голубчик, подумай: у нас тоже организовался Совет
рабочих депутатов! — И всегда просила, приказывала: — Сбегай в Техническое,
скажи Гогину, что я уехала в Коломну; потом — в Шанявский, там найдешь Пояркова, и вот эти бумажки — ему! Только, пожалуйста, в университет поспей до четырех часов.
— То же самое, конечно, — удивленно
сказал Гогин. — Московское выступление
рабочих показало, что мелкий обыватель идет за силой, — как и следовало ожидать. Пролетариат должен готовиться к новому восстанию. Нужно вооружаться, усилить пропаганду в войсках. Нужны деньги и — оружие, оружие!
— У царя была депутация верноподданных
рабочих из Иваново-Вознесенска, он им
сказал буквально так: «Самодержавие мое останется таким, каким оно было встарь». Что он — с ума спятил?
Сидя за
рабочим столом Самгина, она стала рассказывать еще чью-то историю — тоже темную; Самгин, любуясь ею, слушал невнимательно и был очень неприятно удивлен, когда она, вставая, хозяйственно
сказала...
Затем Кутузов выдвинулся из группы
рабочих и
сказал...
— Пожалуйста, не беспокойтесь! Я не намерен умалять чьих-либо заслуг, а собственных еще не имею. Я хочу
сказать только то, что
скажу: в первом поколении интеллигент являет собой нечто весьма неопределенное, текучее, неустойчивое в сравнении с мужиком,
рабочим…
— Итак, Россия, отечество наше, будет праздновать триста лет власти людей, о которых в высшей степени трудно
сказать что-либо похвальное. Наш конституционный царь начал свое царствование Ходынкой, продолжил Кровавым воскресеньем 9-го Января пятого года и недавними убийствами
рабочих Ленских приисков.
— Однако рабочий-то вопрос нужно решить, — хмуро
сказал Дронов.
Подошел
рабочий в рыжем жилете поверх черной суконной рубахи, угловатый, с провалившимися глазами на закопченном лице, закашлялся, посмотрел, куда плюнуть, не найдя места, проглотил мокроту и
сказал хрипло, негромко...
Он поднял длинную руку, на конце ее — большой, черный, масляный кулак.
Рабочий развязал мешок, вынул буханку хлеба, сунул ее под мышку и
сказал...
Неточные совпадения
«Да, я должен был
сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований, вы бы были правы; но оно идет, и идет только там, где
рабочий действует сообразно с своими привычками, как у старика на половине дороги.
— То, что уровень хозяйства спускается и что при наших отношениях к
рабочим нет возможности вести выгодно рациональное хозяйство, это совершенно справедливо, —
сказал он.
— Как же новые условия могут быть найдены? —
сказал Свияжский, поев простокваши, закурив папиросу и опять подойдя к спорящим. — Все возможные отношения к
рабочей силе определены и изучены,
сказал он. — Остаток варварства — первобытная община с круговою порукой сама собой распадается, крепостное право уничтожилось, остается только свободный труд, и формы его определены и готовы, и надо брать их. Батрак, поденный, фермер — и из этого вы не выйдете.
— Нет, вы мне только
скажите, Василий Лукич, — спросил он вдруг, уже сидя за
рабочим столом и держа в руках книгу, — что больше Александра Невского? Вы знаете, папа получил Александра Невского?
— Оставь меня в покое, ради Бога! — воскликнул со слезами в голосе Михайлов и, заткнув уши, ушел в свою
рабочую комнату за перегородкой и запер за собою дверь. «Бестолковая!»
сказал он себе, сел за стол и, раскрыв папку, тотчас о особенным жаром принялся за начатый рисунок.