Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда унесли икону, в
пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Неточные совпадения
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по
небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я не спал, на подоконнике сидел, потом страшно стало, лег на постелю, окутался с головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то
пустое будет…
Две-три сотни широко раскрытых глаз были устремлены все в одном направлении — на синюю луковицу неуклюже сложенной колокольни с
пустыми ушами, сквозь которые просвечивал кусок дальнего
неба.
Обнажив лысый череп, формой похожий на дыню, он трижды крестился, глядя в
небо свирепо расширенными глазами, глаза у него были белые и
пустые, как у слепого.
Часа через полтора Самгин шагал по улице, следуя за одним из понятых, который покачивался впереди него, а сзади позванивал шпорами жандарм.
Небо на востоке уже предрассветно зеленело, но город еще спал, окутанный теплой, душноватой тьмою. Самгин немножко любовался своим спокойствием, хотя было обидно идти по
пустым улицам за человеком, который, сунув руки в карманы пальто, шагал бесшумно, как бы не касаясь земли ногами, точно он себя нес на руках, охватив ими бедра свои.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма,
неба — не видно, а земля —
пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
— Смир-рно-о! — кричат на них солдаты, уставшие командовать живою, но неповоротливой кучкой людей, которые казались Самгину измятыми и
пустыми, точно испорченные резиновые мячи. Над канавами улиц, над площадями висит болотное, кочковатое
небо в разодранных облаках, где-то глубоко за облаками расплылось блеклое солнце, сея мутноватый свет.
Скука, холодная и нудная, дышит отовсюду: от земли, прикрытой грязным снегом, от серых сугробов на крышах, от мясного кирпича зданий; скука поднимается из труб серым дымом и ползет в серенькое, низкое,
пустое небо; скукой дымятся лошади, дышат люди.
Старик согнулся и, покачиваясь, молча стал гладить колени. Синеватый сумрак кутал сад, отемняя зелень, жёлтая луна висела в
пустом небе, жужжали комары, и, отмахиваясь от них, Люба говорила:
Тоска души, измученной в борьбе страдания от ран, нанесенных: человеку железной рукой нужды, — все было вложено в простые, грубые слова и передавалось невыразимо тоскливыми звуками далекому,
пустому небу, в котором никому и ничему нет эха.
На столе горела лампа, прикрытая зелёным абажуром, против окна, в
пустом небе, блестел круглый шар луны, — он тоже казался зелёным, стоял неподвижно, как тени в комнате, и обещал недоброе…
Он говорил ласково, но нехотя, и слова подбирал с видимым трудом. Часто прерывая речь, смотрел в
пустое небо, позёвывая и чмокая толстой губой.
Неточные совпадения
Финал гремит;
пустеет зала; // Шумя, торопится разъезд; // Толпа на площадь побежала // При блеске фонарей и звезд, // Сыны Авзонии счастливой // Слегка поют мотив игривый, // Его невольно затвердив, // А мы ревем речитатив. // Но поздно. Тихо спит Одесса; // И бездыханна и тепла // Немая ночь. Луна взошла, // Прозрачно-легкая завеса // Объемлет
небо. Всё молчит; // Лишь море Черное шумит…
Или во сне // Он это видит? иль вся наша // И жизнь ничто, как сон
пустой, // Насмешка
неба над землей?
Так проводили время наши сокольницкие пустынники, как московское
небо стало хмуриться, и в одно прекрасное утро показался снежок. Снежок, конечно, был
пустой, только выпал и сейчас же растаял; но тем не менее он оповестил дачников, что зима стоит недалеко за Валдайскими горами. Надо было переезжать в город.
И
небо и земля, и движение, и жизнь — все исчезает; впереди усматривается только скелет смерти, в
пустой череп которой наровчатский проезжий, для страха, вставил горящую стеариновую свечку.
Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи. Быстро и глухо он заполнил
пустую дачу; бесшумно выползал он из кустов и вместе с дождем лился с неприветного
неба. На террасе, с которой была снята парусина, отчего она казалась обширной и странно
пустой, свет долго еще боролся с тьмою и печально озарял следы грязных ног, но скоро уступил и он.