— Отлично! — закричал он, трижды хлопнув ладонями. — Превосходно, но — не так! Это говорил не итальянец, а — мордвин. Это — размышление, а не страсть, покаяние, а не любовь! Любовь требует жеста. Где у тебя жест? У тебя лицо не живет! У тебя вся душа только в глазах, этого мало! Не вся
публика смотрит на сцену в бинокль…
Неточные совпадения
— С утра хожу,
смотрю, слушаю. Пробовал объяснять. Не доходит. А ведь просто: двинуться всей массой прямо с поля на Кремль, и — готово! Кажется, в Брюсселе
публика из театра, послушав «Пророка», двинулась и — получила конституцию… Дали.
Отзвонив, он вытирал потный череп, мокрое лицо большим платком в синюю и белую клетку, снова
смотрел в небо страшными, белыми глазами, кланялся
публике и уходил, не отвечая на похвалы, на вопросы.
Публики было много, полон зал, и все
смотрели только на адвоката, а подсудимый забыто сидел между двух деревянных солдат с обнаженными саблями в руках, — сидел, зажав руки в коленях, и, косясь на
публику глазами барана, мигал.
Смешно раскачиваясь, Дуняша взмахивала руками, кивала медно-красной головой; пестренькое лицо ее светилось радостью; сжав пальцы обеих рук, она потрясла кулачком пред лицом своим и, поцеловав кулачок, развела руки, разбросила поцелуй в
публику. Этот жест вызвал еще более неистовые крики, веселый смех в зале и на хорах. Самгин тоже усмехался,
посматривая на людей рядом с ним, особенно на толстяка в мундире министерства путей, — он
смотрел на Дуняшу в бинокль и громко говорил, причмокивая...
Самгин, не отрываясь,
смотрел на багровое, уродливо вспухшее лицо и на грудь поручика; дышал поручик так бурно и часто, что беленький крест на груди его подскакивал.
Публика быстро исчезала, — широкими шагами подошел к поручику человек в поддевке и, спрятав за спину руку с папиросой, спросил...
«Показывает старомодный московский демократизм», — отметил Самгин, наблюдая из-под очков за
публикой, — кое-кто
посматривал на Лютова иронически. Однако Самгин чувствовал, что Лютов искренно рад видеть его. В коридоре, по дороге в кабинет, Самгин осведомился: где Алина?
Человек с курчавой бородой смущенно
посмотрел на внимательную
публику и пробормотал...
Яшка уже «подмалевался» двумя стаканами водки и находился в ухарски развязном настроении.
Публика смотрит на него, ожидая, что вот сейчас он «выкинет коленце», и в харчевне воцаряется тишина.
И присяжные и
публика смотрят на него с большим интересом, ожидая, что из этого может выйти, и только судьи, привыкшие к его ораторским приемам, остаются равнодушны.
Неточные совпадения
Вральман. Тафольно, мая матушка, тафольно. Я сафсегда ахотник пыл
смотреть публик. Пыфало, о праснике съетутса в Катрингоф кареты с хоспотам. Я фсё на них сматру. Пыфало, не сойту ни на минуту с косел.
—
Посмотрите, — сказал полковник, глядя в окно, — какая
публика собралась вас слушать. — Действительно, под окнами собралась довольно большая толпа.
В восемь часов пошел я
смотреть фокусника.
Публика собралась в исходе девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел в первом ряду с лорнетом. Фокусник обращался к нему всякий раз, как ему нужен был носовой платок, часы, кольцо и прочее.
Разумихин, сконфуженный окончательно падением столика и разбившимся стаканом, мрачно поглядел на осколки, плюнул и круто повернул к окну, где и стал спиной к
публике, с страшно нахмуренным лицом,
смотря в окно и ничего не видя.
Напрасно он, слыша раздирающий вопль на сцене, быстро глядел на нее — что она? Она
смотрела на это без томительного, поглотившего всю
публику напряжения, без наивного сострадания.