Неточные совпадения
— Матерь божия,
прости, Христа ради, за обиду сироте!
— Ну, милый Клим, — сказал он громко и храбро, хотя губы у него дрожали, а опухшие, красные глаза мигали ослепленно. — Дела заставляют меня уехать надолго. Я буду жить в Финляндии, в Выборге. Вот как. Митя тоже со мной. Ну,
прощай.
— Дедушка тоже с нами. Да.
Прощай. У… уважай мать, она достойна…
— Вот какая новость: я поступаю на хорошее место, в монастырь, в школу, буду там девочек шитью учить. И квартиру мне там дадут, при школе. Значит —
прощай! Мужчинам туда нельзя ходить.
— Не беспокойся, мама! И —
прости, я так устал.
Он решил держаться с Лидией великодушно, как наиболее редкие и благородные герои романов, те, которые, любя,
прощают все.
— Очень обыкновенно, — закружится голова, вот и —
прощай девушка.
—
Прощайте. Заходите ко мне…
—
Простите, я одета по-домашнему.
— Я думаю, что Дронов проболтался о корреспонденции, никто, кроме него, не знал о ней. А они узнали слишком быстро. Наверное — Дронов…
Прощайте!
— Не попал, господа! Острамился,
простите Христа ради! Ошибся маленько, в головизу метил ему, а — мимо! Понимаете вещь? Ах, отцы святые, а?
—
Прощайте. Так вы сейчас же…
Он посмотрел, стоя на коленях, а потом, встретив губернаторшу глаз на глаз, сказал, поклонясь ей в пояс: «
Простите, Христа ради, ваше превосходительство, дерзость мою, а красота ваша воистину — божеская, и благодарен я богу, что видел эдакое чудо».
— Ну,
прощайте, братья, — сказал Долганов.
— В сыщики я пошел не из корысти, а — по обстоятельствам нужды, — забормотал Митрофанов, выпив водки. — Ну и фантазия, конечно. Начитался воровских книжек, интересно! Лекок был человек великого ума. Ах, боже мой, боже мой, — погромче сказал он, —
простили бы вы мне обман мой! Честное слово — обманывал из любви и преданности, а ведь полюбить человека — трудно, Клим Иванович!
— Извините, пожалуйста, что расстроился. Живешь, знаете, и… неудобно. Беспокойно.
Простите.
— Не могу больше, — бормотал он. —
Простите. Нездоровится.
— Да, да, — совсем с ума сошел. Живет, из милости, на Земляном валу, у скорняка. Ночами ходит по улицам, бормочет: «Умри, душа моя, с филистимлянами!» Самсоном изображает себя. Ну,
прощайте, некогда мне, на беседу приглашен,
прощайте!
«Победил… Все
простили, Ходынку… все!»
— Спит, слава богу! У него — бессонница по ночам. Ну,
прощай…
«
Прощай, конечно, мы никогда больше не увидимся. Я не такая подлая, как тебе расскажут, я очень несчастная. Думаю, что и ты тоже» — какие-то слова густо зачеркнуты — «такой же. Если только можешь, брось все это. Нельзя всю жизнь прятаться, видишь. Брось, откажись, я говорю потому, что люблю, жалею тебя».
—
Простите, Самгин, я — к вам. В больницу — не приняли.
—
Прощайте, — сказал Митрофанов, поспешно отходя прочь, но, сделав три-четыре шага, обернулся и крикнул...
— Ну, —
прощай, Митюха, а то — дам в ухо!..
— Адрес — помнишь? Ну, вот. И сиди там смирно. Хозяйка — доктор, она тебе руку живо вылечит.
Прощай.
— Что ты будешь делать? Не хочет народ ничего, не желает! Сам царь поклонился ему, дескать —
прости, войну действительно проиграл я мелкой нации, — стыжусь! А народ не сочувствует…
— Вы
простите, что я привел его, — мне нужно было видеть вас, а он боится ходить один. Он, в сущности, весьма интересный и милый человек, но — видите — говорит! На все темы и сколько угодно…
— Это — хороший малый, вы его
простите…
—
Простите, — в чем дело?
— Вижу, что ты к беседе по душам не расположен, — проговорил он, усмехаясь. — А у меня времени нет растрясти тебя. Разумеется, я — понимаю: конспирация! Третьего дня Инокова встретил на улице, окликнул даже его, но он меня не узнал будто бы. Н-да. Между нами — полковника-то Васильева он ухлопал, — факт! Ну, что ж, —
прощай, Клим Иванович! Успеха! Успехов желаю.
— Ну,
прощай, — сказала Дуняша. Самгин почувствовал, что она целует его не так, как всегда, — нежнее, что ли… Он сказал тоже шепотом...
— Так я ж ничего ни розумию! Значала — разсыпле, после — лицо открое… И все это,
простите! — известно; земля вже плаче от разрушения средств хозяйства…
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «
Прости, сволочи они, а не
простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда обиды моей не
прощу». Ох, не
прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал, пить начал, потом — застудился зимою…
—
Прости, второй день железный вкус какой-то во рту.
И он
простил Марине то, что она ему напомнила о прошлом.
—
Прости, что я так, по-домашнему, — жарко мне! Толста немножко… — Она провела руками по груди, по бедрам, и этот жест, откровенно кокетливый, гордый, заставил Самгина сказать с невольным восхищением...
— Не фартит нам, господин, — звонко пожаловался лысый, — давят нас, здешних грешников, налогами! Разорения — сколько хошь, а прикопления — никак невозможно исделать. Накопишь пятиалтынный, сейчас в карман лезут — подай сюда! И —
прощай монета. И монета и штаны. Тут тебе и земство, тут тебе и все…
— Странный тип! Такой… дикий. И мрачно озлоблен. Злость тоже должна быть веселой. Французы умеют злиться весело.
Простите, что я так говорю обо всем… я очень впечатлителен. Но — его тетушка великолепна! Какая фигура, походка! И эти золотые глаза! Валькирия, Брунгильда…
—
Прости, я перебиваю тебя, — сказал он.
—
Простите, что беспокою, Клим Иванович, но доктор не хочет выписать меня и угрожает заявить полиции, а это — не надо!
«
Прости, милый друг, Аля, что наскандалил, но, понимаешь, больше не могу. Влад. Л.».
— Прислал письмо из Нижнего, гуляет на ярмарке. Ругается, просит денег и прощения. Ответила:
простить — могу, денег не дам. Похоже, что у меня с ним плохо кончится.
— Мне кажется, — ты едва ли способна
прощать.