Неточные совпадения
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа
на других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв
очки, играя ими, он исподлобья
смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
— Вытащили их? — спросил Клим, помолчав,
посмотрев на седого человека в
очках, стоявшего среди комнаты. Мать положила
на лоб его приятно холодную ладонь и не ответила.
А когда все это неистовое притихло, во двор вошел щеголеватый помощник полицейского пристава, сопровождаемый бритым человеком в темных
очках, вошел, спросил у Клима документы, передал их в руку человека в
очках, тот
посмотрел на бумаги и, кивнув головой в сторону ворот, сухо сказал...
У Клима задрожали ноги, он присел
на землю, ослепленно мигая, пот заливал ему глаза; сорвав
очки, он
смотрел, как во все стороны бегут каменщики, плотники и размахивают руками.
Клим встал, надел
очки,
посмотрел в маленькие, умные глазки
на заржавевшем лице, в округленный рот, как бы готовый закричать.
Карандашик выскочил из его рук и подкатился к ногам Самгина. Дронов несколько секунд
смотрел на карандаш, точно ожидая, что он сам прыгнет с пола в руку ему. Поняв, чего он ждет, Самгин откинулся
на спинку стула и стал протирать
очки. Тогда Дронов поднял карандаш и покатил его Самгину.
Он усмехался, слушая наивные восторги, и опасливо
смотрел через
очки вниз. Спуск был извилист, крут, спускались
на тормозах, колеса отвратительно скрежетали по щебню. Иногда серая лента дороги изгибалась почти под прямым углом; чернобородый кучер туго натягивал вожжи, экипаж наклонялся в сторону обрыва, усеянного острыми зубами каких-то необыкновенных камней. Это нервировало, и Самгин несколько раз пожалел о том, что сегодня Варвара разговорчива.
Самгин, сделав удивленное лицо,
посмотрел на него через
очки, письмоводитель, сконфуженно улыбнувшись, примолк.
«Какой отвратительный, фельетонный умишко», — подумал Самгин. Шагая по комнате, он поскользнулся, наступив
на квашеное яблоко, и вдруг обессилел, точно получив удар тяжелым, но мягким по голове. Стоя среди комнаты, брезгливо сморщив лицо, он
смотрел из-под
очков на раздавленное яблоко, испачканный ботинок, а память механически, безжалостно подсказывала ему различные афоризмы.
«С холодной душой идут, из любопытства», — думал он, пренебрежительно из-под
очков посматривая на разнолицых, топтавшихся
на месте людей. Сам он, как всегда, чувствовал себя в толпе совершенно особенным, чужим человеком и убеждал себя, что идет тоже из любопытства; убеждал потому, что у него явилась смутная надежда: а вдруг произойдет нечто необыкновенное?
Он взял извозчика и, сидя в экипаже,
посматривая на людей сквозь стекла
очков, почувствовал себя разреженным, подобно решету; его встряхивало; все, что он видел и слышал, просеивалось сквозь, но сетка решета не задерживала ничего. В буфете вокзала, глядя в стакан, в рыжую жижицу кофе, и отгоняя мух, он услыхал...
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся
на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами
смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом;
на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных
очках, толстая женщина, стоя
на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Проходя шагах в двадцати от Дьякона, он
посмотрел на него из-под
очков, — старик, подогнув ноги, лежал
на красном, изорванном ковре; издали лоскутья ковра казались толстыми, пышными.
— А что
на тебя
смотреть, ты — девка? Наплевать мне в твои
очки!
— Ну? Что? — спросила она и, махнув
на него салфеткой, почти закричала: — Да сними ты
очки! Они у тебя как
на душу надеты — право! Разглядываешь, усмехаешься…
Смотри, как бы над тобой не усмехнулись! Ты — хоть
на сегодня спусти себя с цепочки. Завтра я уеду, когда еще встретимся, да и — встретимся ли? В Москве у тебя жена, там я тебе лишняя.
Мысль о возможности какого-либо сходства с этим человеком была оскорбительна. Самгин подозрительно
посмотрел сквозь стекла
очков на плоское, одутловатое лицо с фарфоровыми белками и голубыми бусинками зрачков,
на вялую, тяжелую нижнюю губу и белесые волосики
на верхней — под широким носом. Глупейшее лицо.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и женщины
смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от
очков ее отскакивают синие огни…
Поправив
очки, он внимательно, недоверчиво
посмотрел на нее, но она все расправляла кружева, и лицо ее было спокойно, глаза задумчиво
смотрели на мелькание бабочек, — потом она стала отгонять их, размахивая чайной салфеткой.
Самгин молча
смотрел на него через
очки и — ждал.
— Наклонив голову, она
смотрела на Самгина исподлобья,
очки ее съехали почти
на кончик носа, и казалось, что
на лице ее две пары разноцветных глаз.
«Показывает старомодный московский демократизм», — отметил Самгин, наблюдая из-под
очков за публикой, — кое-кто
посматривал на Лютова иронически. Однако Самгин чувствовал, что Лютов искренно рад видеть его. В коридоре, по дороге в кабинет, Самгин осведомился: где Алина?
Около нее появился мистер Лионель Крэйтон, человек неопределенного возраста, но как будто не старше сорока лет, крепкий, стройный, краснощекий; густые, волнистые волосы
на высоколобом черепе серого цвета — точно обесцвечены перекисью водорода, глаза тоже серые и
смотрят на все так напряженно, как это свойственно людям слабого зрения, когда они не решаются надеть
очки.
Открыв глаза, он увидал лицо свое в дыме папиросы отраженным
на стекле зеркала; выражение лица было досадно неумное, унылое и не соответствовало серьезности момента: стоит человек, приподняв плечи, как бы пытаясь спрятать голову, и через
очки, прищурясь, опасливо
смотрит на себя, точно
на незнакомого.
Самгин вздрогнул, ему показалось, что рядом с ним стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный в холодной плоскости зеркала.
На него сосредоточенно
смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам
очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза стали нормальнее. Сняв
очки и протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир
на земле и в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и начал записывать свои мысли.