Неточные совпадения
Клим рассказал, что
бог велел Аврааму зарезать Исаака, а когда Авраам хотел резать,
бог сказал: не надо, лучше зарежь барана. Отец немного посмеялся, а потом, обняв сына, разъяснил, что эту историю надобно
понимать...
— Дурачок! Чтоб не страдать. То есть — чтоб его, народ, научили жить не страдая. Христос тоже Исаак,
бог отец отдал его в жертву народу.
Понимаешь: тут та же сказка о жертвоприношении Авраамовом.
«Интересно: как она встретится с Макаровым? И —
поймет ли, что я уже изведал тайну отношений мужчины и женщины? А если догадается — повысит ли это меня в ее глазах? Дронов говорил, что девушки и женщины безошибочно по каким-то признакам отличают юношу, потерявшего невинность. Мать сказала о Макарове: по глазам видно — это юноша развратный. Мать все чаще начинает свои сухие фразы именем
бога, хотя богомольна только из приличия».
— Когда изгоняемый из рая Адам оглянулся на древо познания, он увидал, что
бог уже погубил древо: оно засохло. «И се диавол приступи Адамови и рече: чадо отринутое, не имаши путя инаго, яко на муку земную. И повлек Адама во ад земный и показа ему вся прелесть и вся скверну, их же сотвориша семя Адамово». На эту тему мадьяр Имре Мадач весьма значительную вещь написал. Так вот как надо
понимать, Лидочка, а вы…
— Учеными доказано, что
бог зависит от климата, от погоды. Где климаты ровные, там и
бог добрый, а в жарких, в холодных местах —
бог жестокий. Это надо
понять. Сегодня об этом поучения не будет.
— Никто не может
понять этого! — закричал Лютов. — Никто! Вся эта европейская мордва никогда не
поймет русского дьякона Егора Ипатьевского, который отдан под суд за кощунство и богохульство из любви к
богу! Не может!
— Мне вот кажется, что счастливые люди — это не молодые, а — пьяные, — продолжала она шептать. — Вы все не
понимали Диомидова, думая, что он безумен, а он сказал удивительно: «Может быть,
бог выдуман, но церкви — есть, а надо, чтобы были только
бог и человек, каменных церквей не надо. Существующее — стесняет», — сказал он.
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о предках и родителях бесстыдный разговор в пьяном виде с чужими, да-с! А господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, — говорит что-то, а
понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, —
бог с ним! А вот бродил тут молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое дело он способен!
— Понимаю-с! — прервал его старик очень строгим восклицанием. — Да-с, о республике! И даже — о социализме, на котором сам Иисус Христос голову… то есть который и Христу, сыну
бога нашего, не удался, как это доказано. А вы что думаете об этом, смею спросить?
«Кончу университет и должен буду служить интересам этих быков. Женюсь на дочери одного из них, нарожу гимназистов, гимназисток, а они, через пятнадцать лет, не будут
понимать меня. Потом — растолстею и, может быть, тоже буду высмеивать любознательных людей. Старость. Болезни. И — умру, чувствуя себя Исааком, принесенным в жертву — какому
богу?»
«В
боге не должно быть ничего общего с человеком, — размышлял Самгин. — Китайцы это
понимают, их
боги — чудовищны, страшны…»
— Ей-богу, — жизнь начинаешь
понимать, только увидав Париж. — Но, тотчас же прикусив губу, вопросительно взглянула в очки Самгина...
— Я — не
понимаю: к чему этот парад? Ей-богу, право, не знаю — зачем? Если б, например, войска с музыкой… и чтобы духовенство участвовало, хоругви, иконы и — вообще — всенародно, ну, тогда — пожалуйста! А так, знаете, что же получается? Раздробление как будто. Сегодня — фабричные, завтра — приказчики пойдут или, скажем, трубочисты, или еще кто, а — зачем, собственно? Ведь вот какой вопрос поднимается! Ведь не на Ходынское поле гулять пошли, вот что-с…
— Клим Иванович, — вполголоса воскликнул Митрофанов, и лицо его неестественно вздулось, покраснело, даже уши как будто пошевелились. —
Понимаю я вас, ей-богу —
понимаю!
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей, не умеющих управлять жизнью, никому не жаль и все
понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу, в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
— Хороним с участием всех сословий. Уговаривал ломовика — отвези! «Ну вас, говорит, к
богу, с покойниками!» И поп тоже — уголовное преступление, а? Скотина. Н-да, разыгрывается штучка… сложная! Алина, конечно, не дойдет… Какое сердце, Самгин? Жестоко честное сердце у нее. Ты, сухарь, интеллектюэль, не можешь оценить. Не
поймешь. Интеллектюэль, — словечко тоже! Эх вы… Тю…
— Знаешь, Климчик, у меня — успех! Успех и успех! — с удивлением и как будто даже со страхом повторила она. — И все — Алина, дай ей
бог счастья, она ставит меня на ноги! Многому она и Лютов научили меня. «Ну, говорит, довольно, Дунька, поезжай в провинцию за хорошими рецензиями». Сама она — не талантливая, но — все
понимает, все до последней тютельки, — как одеться и раздеться. Любит талант, за талантливость и с Лютовым живет.
— Нет, я о себе. Сокрушительных размышлений книжка, — снова и тяжелее вздохнул Захарий. — С ума сводит. Там говорится, что время есть
бог и творит для нас или противу нас чудеса. Кто есть
бог, этого я уж не
понимаю и, должно быть, никогда не
пойму, а вот — как же это, время —
бог и, может быть, чудеса-то творит против нас? Выходит, что
бог — против нас, — зачем же?
— Ну, что же я сделаю, если ты не
понимаешь? — отозвалась она, тоже как будто немножко сердясь. — А мне думается, что все очень просто: господа интеллигенты почувствовали, что некоторые излюбленные традиции уже неудобны, тягостны и что нельзя жить, отрицая государство, а государство нестойко без церкви, а церковь невозможна без
бога, а разум и вера несоединимы. Ну, и получается иной раз, в поспешных хлопотах реставрации, маленькая, противоречивая чепуха.
— Знаком я с нею лет семь. Встретился с мужем ее в Лондоне. Это был тоже затейливых качеств мужичок. Не без идеала. Торговал пенькой, а хотелось ему заняться каким-нибудь тонким делом для утешения души. Он был из таких, у которых душа вроде опухоли и — чешется. Все с квакерами и вообще с английскими попами вожжался. Даже и меня в это вовлекли, но мне показалось, что попы английские, кроме портвейна, как раз ничего не
понимают, а о
боге говорят — по должности, приличия ради.
Договаривался, в задоре, до того, что однажды сказал: «
Бог есть враг человеку, если
понимать его церковно».
— Немцы считаются самым ученым народом в мире. Изобретательные — ватерклозет выдумали. Христиане. И вот они объявили нам войну. За что? Никто этого не знает. Мы, русские, воюем только для защиты людей. У нас только Петр Первый воевал с христианами для расширения земли, но этот царь был врагом
бога, и народ
понимал его как антихриста. Наши цари всегда воевали с язычниками, с магометанами — татарами, турками…
— Не угодные мы
богу люди, — тяжко вздохнул Денисов. — Ты — на гору, а черт — за ногу.
Понять невозможно, к чему эта война затеяна?
— Тоже не будет толку. Мужики закона не
понимают, привыкли беззаконно жить. И напрасно Ногайцев беспокоил вас, ей-богу, напрасно! Сами судите, что значит — мириться? Это значит — продажа интереса. Вы, Клим Иванович, препоручите это дело мне да куму, мы найдем средство мира.
— Ага? — рявкнул он и громогласно захохотал, указывая пальцем на Осипа. —
Понял? Всяк человек сам себе хозяин, а над ним — царь да
бог. То-то!