Неточные совпадения
Через минуту Самгин имел основание думать, что должно повториться уже испытанное им: он сидел в кабинете у стола, лицом к свету, против него, за столом, помещался офицер, только обстановка кабинета
была не такой домашней, как у
полковника Попова, а — серьезнее, казенней.
Самгину не верилось, что этот франтоватый парень
был студентом, но он подумал, что «осведомители»
полковника Васильева, наверное, вот такие люди без лица.
«Жизнь — сплошное насилие над человеком, — подумал Самгин, глядя, как мальчишка поплевывает на ножи. — Вероятно,
полковник возобновит со мной беседу о шпионаже… Единственный человек, которому я мог бы рассказать об этом, — Кутузов. Но он
будет толкать меня в другую сторону…»
На двадцать третий день он
был вызван в жандармское управление и там встречен
полковником, парадно одетым в мундир, украшенный орденами.
— Весьма сожалею, — сказал
полковник, взглянув на часы. — Почему бы вам не заняться журналистикой? У вас
есть слог,
есть прекрасные мысли, например; об эмоциональности студенческого движения, — очень верно!
— Считаю себя недостаточно подготовленным для этого, — ответил Самгин, незаметно всматриваясь в распустившееся, оплывшее лицо жандарма. Как в ночь обыска, лицо
было усталое, глаза смотрели мимо Самгина, да и весь
полковник как-то обмяк, точно придавлен
был тяжестью парадного мундира.
— Вот болван! Ты можешь представить — он меня начал пугать, точно мне пятнадцать лет! И так это глупо
было, — ах, урод! Я ему говорю: «Вот что,
полковник: деньги на «Красный Крест» я собирала, кому передавала их — не скажу и, кроме этого, мне беседовать с вами не о чем». Тогда он начал: вы человек, я — человек, он — человек; мы люди, вы люди и какую-то чепуху про тебя…
Отец ее, дворянин,
полковник в отставке, сильно
пил, женился на вдове, купчихе, очень тупой и злой.
В охранное отделение его не вызывали больше месяца, и это несколько нервировало, но лишь тогда, когда он вспоминал, что должен
будет снова встретиться с
полковником Васильевьм.
Все вещи
были сдвинуты со своих мест, и в общем кабинет имел такой вид, как будто
полковник Васильев только вчера занял его или собрался переезжать на другую квартиру.
Самгин
был ошеломлен и окончательно убедился в безумии
полковника. Он поправил очки, придумывая — что сказать? Но Васильев, не ожидая, когда он заговорит, продолжал...
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом с ним сидел жандарм, а на козлах, лицом к нему, другой — широконосый, с маленькими глазками и усами в стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их не интересует человек, которого везут в тюрьму. Он
был засорен словами
полковника, чувствовал себя уставшим от удивления и механически думал...
До утра Клим не мог уснуть, вспоминая бредовой шепот
полковника и бутылочку красных чернил, пронзенную лучом солнца. Он не жалел
полковника, но все-таки
было тяжко, тошно узнать, что этот человек, растрепанный, как Лютов, как Гапон, — убит.
Полковник Васильев не преувеличил: дом — действительно штаб-квартира большевиков; наверху у доктора и во флигеле Спивак
было шумно, как на вокзале.
Самгину
было уже совершенно безразлично — убил или не убивал Дронов
полковника, это случилось где-то в далеком прошлом.
— Единодушность надобна, а картошка единодушность тогда показывает, когда ее, картошку, в землю закопают. У нас деревня 63 двора, а богато живет только Евсей Петров Кожин, бездонно брюхо, мужик длинной руки, охватистого ума. Имеются еще трое, ну, они вроде подручных ему, как ундера —
полковнику. Он, Евсей, весной знает, что осенью
будет, как жизнь пойдет и какая чему цена. Попросишь его: дай на семена! Он — дает…
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой головой, в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая глаза цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож
был на военного в чине не ниже
полковника.
— Просто — до ужаса… А говорят про него, что это — один из крупных большевиков… Вроде
полковника у них. Муж сейчас приедет, — его ждут, я звонила ему, — сказала она ровным, бесцветным голосом, посмотрев на дверь в приемную мужа и, видимо, размышляя: закрыть дверь или не надо? Небольшого роста, но очень стройная, она казалась высокой, в красивом лице ее
было что-то детски неопределенное, синеватые глаза смотрели вопросительно.
Неточные совпадения
«Слыхали, ну так что ж?» // — В ней главный управляющий //
Был корпуса жандармского //
Полковник со звездой, // При нем пять-шесть помощников, // А наш Ермило писарем // В конторе состоял.
— Это наша аристократия, князь! — с желанием
быть насмешливым сказал московский
полковник, который
был в претензии на госпожу Шталь за то, что она не
была с ним знакома.
Вронский
был в эту зиму произведен в
полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван, и в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему
было тридцать два года,
были уже — который
полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен
был казаться для других)
был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то
есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Раза три ездоки выравнивались, но каждый раз высовывалась чья-нибудь лошадь, и нужно
было заезжать опять сначала. Знаток пускания,
полковник Сестрин, начинал уже сердиться, когда наконец в четвертый раз крикнул: «пошел!» — и ездоки тронулись.