Неточные совпадения
— Ну, что твой стрелок? — спросил Варавка. Выслушав ответ Клима, он недоверчиво осмотрел его, налил полный фужер
вина, благочестиво
выпил половину, облизал свою мясную губу и заговорил, откинувшись на спинку стула, пристукивая пальцем по краю стола...
Клим приподнял голову ее, положил себе на грудь и крепко прижал рукою. Ему не хотелось видеть ее глаза,
было неловко, стесняло сознание
вины пред этим странно горячим телом. Она лежала на боку, маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе в одну сторону.
— У нас ухо забито шумом каменных городов, извозчиками, да, да! Истинная, чистая музыка может возникнуть только из совершенной тишины. Бетховен
был глух, но ухо Вагнера слышало несравнимо хуже Бетховена, поэтому его музыка только хаотически собранный материал для музыки. Мусоргский должен
был оглушаться
вином, чтоб слышать голос своего гения в глубине души, понимаете?
— Я ночую у тебя, Лидуша! — объявила она. — Мой милейший Гришук пошел куда-то в уезд, ему надо видеть, как мужики бунтовать
будут. Дай мне попить чего-нибудь, только не молока.
Вина бы, а?
Варавка насытился, вздохнул, сладостно закрыв глаза,
выпил стакан
вина и, обмахивая салфеткой лицо, снова заговорил...
Но и за эту статью все-таки его устранили из университета, с той поры, имея чин «пострадавшего за свободу», он жил уже не пытаясь изменять течение истории,
был самодоволен, болтлив и, предпочитая всем напиткам красное
вино,
пил, как все на Руси, не соблюдая чувства меры.
Пришел Макаров, усталый и угрюмый, сел к столу, жадно, залпом
выпил стакан
вина.
Клим остался, начали
пить красное
вино, а потом Лютов и дьякон незаметно исчезли, Макаров начал учиться играть на гитаре, а Клим, охмелев, ушел наверх и лег спать. Утром Макаров, вооруженный медной трубой, разбудил его.
Самгин пошел за ним. У стола с закусками
было тесно, и ораторствовал Варавка со стаканом
вина в одной руке, а другою положив бороду на плечо и придерживая ее там.
Пиво он
пил небольшими глотками, как
вино,
пил и морщился, чмокал.
— Ковши эти жалованы
были целовальникам за успешную торговлю
вином в царевых кабаках, — объяснял он, любовно поглаживая пальцем чеканную вязь надписей.
— Постойте — я забыл в ресторане интересную книгу и перчатки, — пробормотал Тагильский, щупая карманы и глядя на ноги, точно он перчатки носил на ногах. — Воротимтесь? — предложил он. — Это недалеко.
Выпьем бутылку
вина, побеседуем, а?
— Он имел очень хороший организм, но немножко усердный
пил красное
вино и
ел жирно. Он не хотел хорошо править собой, как крестьянин, который едет на чужой коне.
Самгин взял бутылку белого
вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он
был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Кутузов, со стаканом
вина в руке, смеялся, закинув голову, выгнув кадык, и под его фальшивой бородой Клим видел настоящую. Кутузов сказал, должно
быть, что-то очень раздражившее людей, на него кричали несколько человек сразу и громче всех — человек, одетый крестьянином.
Поправив на голове остроконечный колпак, пощупав маску, Самгин подвинулся ко столу. Кружево маски, смоченное
вином и потом, прилипало к подбородку, мантия путалась в ногах. Раздраженный этим, он взял бутылку очень холодного пива и жадно
выпил ее, стакан за стаканом, слушая, как спокойно и неохотно Кутузов говорит...
Дождь хлынул около семи часов утра. Его не
было недели три, он явился с молниями, громом, воющим ветром и повел себя, как запоздавший гость, который, чувствуя свою
вину, торопится
быть любезным со всеми и сразу обнаруживает все лучшее свое. Он усердно мыл железные крыши флигеля и дома, мыл запыленные деревья, заставляя их шелково шуметь, обильно поливал иссохшую землю и вдруг освободил небо для великолепного солнца.
Это она сказала на Сибирской пристани, где муравьиные вереницы широкоплечих грузчиков опустошали трюмы барж и пароходов, складывали на берегу высокие горы хлопка, кож, сушеной рыбы, штучного железа, мешков риса, изюма, катили бочки цемента, селедок,
вина, керосина, машинных масл. Тут шум работы
был еще более разнообразен и оглушителен, но преобладал над ним все-таки командующий голос человека.
Поднялись на Гудаур, молча
ели шашлык,
пили густое лиловое
вино. Потом в комнате, отведенной им, Варвара, полураздевшись, устало села на постель и сказала, глядя в черное окно...
Кутузов со вкусом
ел сардины, сыр,
пил красное
вино и держался так свободно, как будто он не первый раз в этой комнате, а Варвара — давняя и приятная знакомая его.
Он залпом
выпил чай, охлажденный
вином, вытер губы измятым платком.
Туробоев посоветовал взять горячую ванну и
выпить красного
вина.
Дома Самгин заказал самовар,
вина, взял горячую ванну, но это мало помогло ему, а только ослабило. Накинув пальто, он сел
пить чай. Болела голова, начинался насморк, и режущая сухость в глазах заставляла закрывать их. Тогда из тьмы являлось голое лицо, масляный череп, и в ушах шумел тяжелый голос...
«Вождь», — соображал Самгин, усмехаясь, и жадно
пил теплый чай, разбавленный
вином. Прыгал коричневый попик. Тело дробилось на единицы, они принимали знакомые образы проповедника с тремя пальцами, Диомидова, грузчика, деревенского печника и других, озорниковатых, непокорных судьбе. Прошел в памяти Дьякон с толстой книгой в руках и сказал, точно актер, играющий Несчастливцева...
— Революционеров к пушкам не допускают, даже тех, которые сидят в самой Петропавловской крепости. Тут или какая-то совершенно невероятная случайность или — гадость, вот что! Вы сказали — депутация, — продолжал он, отхлебнув полстакана
вина и вытирая рот платком. — Вы думаете — пойдут пятьдесят человек? Нет, идет пятьдесят тысяч, может
быть — больше! Это, сударь мой,
будет нечто вроде… крестового похода детей.
Туробоев не казался взволнованным, но
вино пил, как воду,
выпив стакан, тотчас же наполнил его и тоже отпил половину, а затем, скрестив руки, стал рассказывать.
Человек в золотых очках подал Гапону стакан
вина, поп жадно и быстро
выпил и снова побежал, закружился, забормотал...
Во всем этом
было нечто охмеляющее, как в старом, хорошем
вине.
Самгин шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как
вино стакан.
Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади из переулка вышла группа людей, человек двести, впереди ее — бородачи, одетые в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
Самгин ожег себе рот и взглянул на Алину неодобрительно, но она уже смешивала другие водки. Лютов все исхищрялся в остроумии, мешая Климу и
есть и слушать. Но и трудно
было понять, о чем кричат люди, пьяненькие от
вина и радости; из хаотической схватки голосов, смеха, звона посуды, стука вилок и ножей выделялись только междометия, обрывки фраз и упрямая попытка тенора продекламировать Беранже.
Адвокат налил стакан
вина, предложил
выпить за конституцию, — Лютов закричал...
Он
был давно не брит, щетинистые скулы его играли, точно он жевал что-то, усы — шевелились,
был он как бы в сильном хмеле, дышал горячо, но
вином от него не пахло. От его радости Самгину стало неловко, даже смешно, но искренность радости этой
была все-таки приятна.
Сухо рассказывая ей, Самгин видел, что теперь, когда на ней простенькое темное платье, а ее лицо, обрызганное веснушками, не накрашено и рыжие волосы заплетены в косу, — она кажется моложе и милее, хотя очень напоминает горничную. Она убежала, не дослушав его, унося с собою чашку чая и бутылку
вина. Самгин подошел к окну; еще можно
было различить, что в небе громоздятся синеватые облака, но на улице
было уже темно.
Она точно не слышала испуганного нытья стекол в окнах, толчков воздуха в стены, приглушенных, тяжелых вздохов в трубе печи. С необыкновенной поспешностью, как бы ожидая знатных и придирчивых гостей, она стирала пыль, считала посуду, зачем-то щупала мебель. Самгин подумал, что, может
быть, в этой шумной деятельности она прячет сознание своей
вины перед ним. Но о ее
вине и вообще о ней не хотелось думать, — он совершенно ясно представлял себе тысячи хозяек, которые, наверное, вот так же суетятся сегодня.
Вином от нее не пахло, только духами. Ее восторг напомнил Климу ожесточение, с которым он думал о ней и о себе на концерте. Восторг ее
был неприятен. А она пересела на колени к нему, сняла очки и, бросив их на стол, заглянула в глаза.
— Как думаю я? — переспросил Дронов, налил
вина,
выпил, быстро вытер губы платком, и все признаки радости исчезли с его плоского лица; исподлобья глядя на Клима, он жевал губами и делал глотательные движения горлом, как будто его тошнило. Самгин воспользовался паузой.
— Сюда подайте! — сердито крикнула Дуняша, а когда еду и
вино принесли, она тотчас
выпила рюмку водки, оглянулась, нахмурясь, и сказала ворчливо...
«В ней действительно
есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил
вино, встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен
был сознаться, что ни одна из женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта — рыжая.
Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала женщина, о которой он думал не лестно для нее.
— Город — пустой, смотреть в нем нечего, а вы бы рассказали мне о Париже, — останьтесь!
Вина выпьем…
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо
пил горячий чай, подливая в стакан
вино. Самгин, хозяйничая за столом, чувствовал себя невидимым среди этих людей. Он видел пред собою только Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая с одной на другую, — глаза ее
были задумчиво прищурены.
Турчанинов взглянул на него удивленно и снова начал
пить чай с
вином, а Безбедов, шагая по скрипучему паркету, неистовым голосом, всхрапывая, стал декламировать...
— Сочинил — Савва Мамонтов, миллионер, железные дороги строил, художников подкармливал, оперетки писал.
Есть такие французы? Нет таких французов. Не может
быть, — добавил он сердито. — Это только у нас бывает. У нас, брат Всеволод, каждый рядится… несоответственно своему званию. И — силам. Все ходят в чужих шляпах. И не потому, что чужая — красивее, а… черт знает почему! Вдруг — революционер, а — почему? — Он подошел к столу, взял бутылку и, наливая
вино, пробормотал...
—
Выпей, — предложила она. — Это апельсинный сок, вода и немножко белого
вина. Очень освежает.
— Попробуйте это
вино. Его присылает мне из Прованса мой дядя. Это — чистейшая кровь нашего южного солнца. У Франции
есть все и — даже лишнее: Эйфелева башня. Это сказал Мопассан. Бедняга! Венера
была немилостива к нему.
— Идите вниз, в кухню, там чай
есть и
вино.
Но все-таки он позвонил, явился дежурный слуга, и через пяток минут,
выпив стакан вкусного
вина, Самгин осмотрел комнату глазами человека, который только что вошел в нее.
Он медленно разделся до ночного белья,
выпил еще
вина и, сидя на постели, почувствовал, что возобновляется ощущение зреющего нарыва, испытанное им в Женеве.
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное,
будет дождь, позвонил, спросил бутылку
вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Самгин слушал рассеянно и пытался окончательно определить свое отношение к Бердникову. «Попов, наверное, прав: ему все равно, о чем говорить». Не хотелось признать, что некоторые мысли Бердникова новы и завидно своеобразны, но Самгин чувствовал это. Странно
было вспомнить, что этот человек пытался подкупить его, но уже являлись мотивы, смягчающие его
вину.
Сразу
выпив полный стакан
вина и все более возбуждаясь, он продолжал...