Неточные совпадения
Затем, при
помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают
огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
Неточные совпадения
Утром я варил с
помощью жандарма в печке кофей; часов в десять являлся дежурный офицер, внося с собой несколько кубических футов мороза, гремя саблей, в перчатках, с
огромными обшлагами, в каске и шинели; в час жандарм приносил грязную салфетку и чашку супа, которую он держал всегда за края, так что два большие пальца были приметно чище остальных.
Рассказ прошел по мне электрической искрой. В памяти, как живая, стала простодушная фигура Савицкого в фуражке с большим козырем и с наивными глазами. Это воспоминание вызвало острое чувство жалости и еще что-то темное, смутное, спутанное и грозное. Товарищ… не в карцере, а в каталажке, больной, без
помощи, одинокий… И посажен не инспектором… Другая сила,
огромная и стихийная, будила теперь чувство товарищества, и сердце невольно замирало от этого вызова. Что делать?
Поздравила я моего ямщика. // «Зимовка тут есть недалеко, — // Сказал он, — рассвета дождемся мы в ней!» // Подъехали мы, разбудили // Каких-то убогих лесных сторожей, // Их дымную печь затопили. // Рассказывал ужасы житель лесной, // Да я его сказки забыла… // Согрелись мы чаем. Пора на покой! // Метель всё ужаснее выла. // Лесник покрестился, ночник погасил // И с
помощью пасынка Феди //
Огромных два камня к дверям привалил. // «Зачем?» — «Одолели медведи!»
По счастию, в
помощь ему назначен был
огромного роста комендор, моряк, с начала осады бывший при мортирах и убедивший его в возможности еще действовать из них, с фонарем водивший его ночью по всему бастиону, точно как по своему огороду, и обещавший к завтраму всё устроить.
Вся прислуга Багровых, опьянев сначала от радости, а потом от вина, пела и плясала на дворе; напились даже те, которые никогда ничего не пивали, в числе последних был Ефрем Евсеев, с которым не могли сладить, потому что он всё просился в комнату к барыне, чтоб посмотреть на ее сынка; наконец, жена, с
помощью Параши, плотно привязала Евсеича к
огромной скамейке, но он, и связанный, продолжал подергивать ногами, щелкать пальцами и припевать, едва шевеля языком: «Ай, люли, ай, люли!..»