Неточные совпадения
Мать Клима
оглянулась на шум и строго крикнула...
— Бориса исключили из военной школы за то, что он отказался выдать товарищей, сделавших какую-то шалость. Нет, не за то, — торопливо поправила она,
оглядываясь. — За это его посадили в карцер, а один учитель все-таки сказал, что Боря ябедник и донес; тогда, когда его выпустили из карцера, мальчики ночью высекли его, а он,
на уроке, воткнул учителю циркуль в живот, и его исключили.
Но в дверях столовой,
оглянувшись, увидал, что Борис, опираясь руками о край стола, вздернув голову и прикусив губу, смотрит
на него испуганно.
Клим Самгин промолчал, ему все приятнее было слушать печальные речи товарища. Он даже пожалел, когда Макаров вдруг простился с ним и,
оглянувшись, шагнул
на двор трактира.
На Дронова эти речи действовали очень сильно. Он поеживался, сокращался и,
оглядываясь, шепотком спрашивал Клима или Макарова...
Дядя натягивал шляпу
на голову, не
оглядываясь назад, к воротам, где жена писателя, сестра ее и еще двое каких-то людей, размахивая платками и шляпами, радостно кричали...
Когда она, кончив читать, бросила книгу
на кушетку и дрожащей рукою налила себе еще ликера, Самгин, потирая лоб,
оглянулся вокруг, как человек, только что проснувшийся. Он с удивлением почувствовал, что мог бы еще долго слушать звучные, но мало понятные стихи
на чужом языке.
«В московском шуме человек слышней», — подумал Клим, и ему было приятно, что слова сложились как поговорка. Покачиваясь в трескучем экипаже лохматого извозчика, он
оглядывался, точно человек, возвратившийся
на родину из чужой страны.
Звон колокольчика и крик швейцара, возвестив время отхода поезда, прервал думы Самгина о человеке, неприятном ему. Он
оглянулся, в зале суетились пассажиры, толкая друг друга, стремясь к выходу
на перрон.
Дронов встал,
оглянулся, медленно натянул фуражку
на плоский свой череп и снова сел, сказав...
Посидев еще минуты две, Клим простился и пошел домой.
На повороте дорожки он
оглянулся: Дронов еще сидел
на скамье, согнувшись так, точно он собирался нырнуть в темную воду пруда. Клим Самгин с досадой ткнул землю тростью и пошел быстрее.
— Когда изгоняемый из рая Адам
оглянулся на древо познания, он увидал, что бог уже погубил древо: оно засохло. «И се диавол приступи Адамови и рече: чадо отринутое, не имаши путя инаго, яко
на муку земную. И повлек Адама во ад земный и показа ему вся прелесть и вся скверну, их же сотвориша семя Адамово».
На эту тему мадьяр Имре Мадач весьма значительную вещь написал. Так вот как надо понимать, Лидочка, а вы…
Самгин сердился
на Лютова за то, что он вовлек его в какую-то неприятную и, кажется, опасную авантюру, и
на себя сердился за то, что так легко уступил ему, но над злостью преобладало удивление и любопытство. Он молча слушал раздраженную воркотню Лютова и
оглядывался через плечо свое: дама с красным зонтиком исчезла.
— Как это случилось? — тихо спросил Клим,
оглядываясь. Лидии уже не было
на крыльце.
— Вот — увидите, увидите! — таинственно говорил он раздраженной молодежи и хитро застегивал пуговки глаз своих в красные петли век. — Он — всех обманет, дайте ему
оглядеться! Вы
на глаза его,
на зеркало души, не обращаете внимания. Всмотритесь-ка в лицо-то!
В противоположность Пояркову этот был настроен оживленно и болтливо.
Оглядываясь, как человек, только что проснувшийся и еще не понимающий — где он, Маракуев выхватывал из трактирных речей отдельные фразы, словечки и, насмешливо или задумчиво, рассказывал
на схваченную тему нечто анекдотическое. Он был немного выпивши, но Клим понимал, что одним этим нельзя объяснить его необычное и даже несколько пугающее настроение.
На похоронах отчима он вел ее между могил под руку и, наклоняя голову к плечу ее, шептал ей что-то, а она,
оглядываясь, взмахивала головой, как голодная лошадь, и
на лице ее застыла мрачная, угрожающая гримаса.
Взлетела в воздух широкая соломенная шляпа, упала
на землю и покатилась к ногам Самгина, он отскочил в сторону,
оглянулся и вдруг понял, что он бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь, стоит в двух десятках шагов от безобразной груды дерева и кирпича; в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
Он
оглянулся, взял книгу со стола, посмотрел
на корешок и снова сунул
на стол.
Бесконечную речь его пресек Диомидов, внезапно и бесшумно появившийся в дверях, он мял в руках шапку,
оглядываясь так, точно попал в незнакомое место и не узнает людей. Маракуев очень, но явно фальшиво обрадовался, зашумел, а Дьякон, посмотрев
на Диомидова через плечо, произнес, как бы ставя точку...
— Какая ерунда, — сердито крикнул Маракуев, а Диомидов, отскочив от стола, быстро пошел к двери — и
на пороге повторил,
оглянувшись через плечо...
«Неужели я ошибся? — спросил он себя,
оглядываясь на траурно одетую фигуру под голыми деревьями. — Нет, это она. Конспирирует, дура».
Еврей сконфуженно
оглянулся и спрятал голову в плечи, заметив, что Тагильский смотрит
на него с гримасой. Машина снова загудела, Тагильский хлебнул вина и наклонился через стол к Самгину...
Обжигаясь,
оглядываясь, Долганов выпил стакан кофе, молча подвинул его хозяйке, встал и принял сходство с карликом
на ходулях. Клим подумал, что он хочет проститься и уйти, но Долганов подошел к стене, постучал пальцами по деревянной обшивке и — одобрил...
Через минуту вошла с графином воды
на подносе Анфимьевна; Сомова, наливая воду в стакан, высоко подняла графин, и Клим слышал, как она что-то шепчет сквозь бульканье воды. Он испуганно
оглянулся.
Он снова
оглянулся, прислушался, в доме и
на улице было тихо.
— Вы уже знаете? — спросила Татьяна Гогина, входя в комнату, — Самгин
оглянулся и едва узнал ее: в простеньком платье, в грубых башмаках, гладко причесанная, она была похожа
на горничную из небогатой семьи. За нею вошла Любаша и молча свалилась в кресло.
Встречные люди
оглядывались на длинную, безрукую фигуру; руки Дьякон плотно прижал к бокам и глубоко сунул их в карманы.
Почти около дома его обогнал человек в черном пальто с металлическими пуговицами, в фуражке чиновника, надвинутой
на глаза, — обогнал,
оглянулся и, остановясь, спросил голосом Кутузова...
Потом, опустив ботинок
на пол, он взял со стула тужурку, разложил ее
на коленях, вынул из кармана пачку бумаг, пересмотрел ее и, разорвав две из них
на мелкие куски, зажал в кулак,
оглянулся, прикусив губу так, что острая борода его встала торчком, а брови соединились в одну линию.
— Не хочит, — сказал подросток, с улыбкой
оглянувшись на седока. — Характерный. Это — наш мужик, ухо пришивать едет; вчерась, в грозу, ему тесиной ухо надорвало…
У ног Самгина полулежал человек, выпачканный нефтью, куря махорку, кашлял и
оглядывался, не видя, куда плюнуть; плюнул в руку, вытер ладонь о промасленные штаны и сказал соседу в пиджаке, лопнувшем
на спине по шву...
— Н-да, вот как ты, — неопределенно выговорил Дмитрий, дергая пуговицу пиджака и
оглядываясь. — Трудное время, брат! Все заостряется, толкает
на крайности. А с другой стороны, растет промышленность, страна заметно крепнет… европеизируется.
Товарки певицы осторожно хихикали, опасливо
оглядывались, за ними торжественно следовал хозяин фабрики, столетний слепец Ермолаев, в черных кружочках очков
на зеленоватом, длиннобородом лице усопшего.
Самгин обошел его, как столб, повернул за угол переулка, выводившего
на главную улицу, и увидал, что переулок заполняется людями, они отступали, точно разбитое войско,
оглядывались, некоторые шли даже задом наперед, а вдали трепетал высоко поднятый красный флаг, длинный и узкий, точно язык.
Самгин
оглянулся: за спиной его сидела
на диване молоденькая девушка и навзрыд плакала, Правдин — исчез, хозяйка магазина внушала седоусому старику...
Открывались окна в домах, выглядывали люди, все — в одну сторону, откуда еще доносились крики и что-то трещало, как будто ломали забор. Парень сплюнул сквозь зубы, перешел через улицу и присел
на корточки около гимназиста, но тотчас же вскочил,
оглянулся и быстро, почти бегом, пошел в тихий конец улицы.
И не спеша, люди, окружавшие Самгина, снова пошли в Леонтьевский,
оглядываясь, как бы ожидая, что их позовут назад; Самгин шел, чувствуя себя так же тепло и безопасно, как чувствовал
на Выборгской стороне Петербурга. В общем он испытывал удовлетворение человека, который, посмотрев репетицию, получил уверенность, что в пьесе нет моментов, терзающих нервы, и она может быть сыграна очень неплохо.
«Тоже — «объясняющий господин», — подумал Клим, быстро подходя к двери своего дома и
оглядываясь. Когда он в столовой зажег свечу, то увидал жену: она, одетая, спала
на кушетке в гостиной, оскалив зубы, держась одной рукой за грудь, а другою за голову.
«В какие глупые положения попадаю», — подумал Самгин,
оглядываясь. Бесшумно отворялись двери, торопливо бегали белые фигуры сиделок, от стены исходил запах лекарств, в стекла окна торкался ветер. В коридор вышел из палаты Макаров, развязывая
на ходу завязки халата, взглянул
на Клима, задумчиво спросил...
Самгин, подхватив женщину под руку, быстро повел ее; она шла покорно, молча, не
оглядываясь, навертывая
на голову шаль, смотрела под ноги себе, но шагала тяжело, шаркала подошвами, качалась, и Самгин почти тащил ее.
Самгин вышел
на крыльцо,
оглянулся, прислушался, — пустынно и тихо, только где-то во дворе колют дрова. День уже догорал, в небе расположились полосы красных облаков, точно гигантская лестница от горизонта к зениту. Это напоминало безлюдную площадь и фигуру Дьякона, в красных лохмотьях крови
на мостовой вокруг него.
Здесь,
на воздухе, выстрелы трещали громко, и после каждого хотелось тряхнуть головой, чтобы выбросить из уха сухой, надсадный звук. Было слышно и визгливое нытье летящих пуль. Самгин
оглянулся назад — двери сарая были открыты, задняя его стена разобрана; пред широкой дырою
на фоне голубоватого неба стояло голое дерево, — в сарае никого не было.
— Ходите, как индюки… — Закончив матерщиной, он
оглянулся и пошел
на Самгина, говоря: — Разрешите…
— Эй, барин, ходи веселей! — крикнули за его спиной. Не
оглядываясь, Самгин почти побежал.
На разъезде было очень шумно, однако казалось, что железный шум торопится исчезнуть в холодной, всепоглощающей тишине. В коридоре вагона стояли обер-кондуктор и жандарм, дверь в купе заткнул собою поручик Трифонов.
Самгин швырнул газету
на пол, закрыл глаза, и тотчас перед ним возникла картина ночного кошмара, закружился хоровод его двойников, но теперь это были уже не тени, а люди, одетые так же, как он, — кружились они медленно и не задевая его; было очень неприятно видеть, что они — без лиц,
на месте лица у каждого было что-то, похожее
на ладонь, — они казались троерукими. Этот полусон испугал его, — открыв глаза, он встал,
оглянулся...
Он остановился
на углу,
оглядываясь: у столба для афиш лежала лошадь с оторванной ногой, стоял полицейский, стряхивая перчаткой снег с шинели, другого вели под руки, а посреди улицы — исковерканные сани, красно-серая куча тряпок, освещенная солнцем; лучи его все больше выжимали из нее крови, она как бы таяла...
Кучер, благообразный, усатый старик, похожий
на переодетого генерала, пошевелил вожжами, — крупные лошади стали осторожно спускать коляску по размытой дождем дороге; у выезда из аллеи обогнали мужиков, — они шли гуськом друг за другом, и никто из них не снял шапки, а солдат, приостановясь, развертывая кисет, проводил коляску сердитым взглядом исподлобья. Марина, прищурясь, покусывая губы,
оглядывалась по сторонам, измеряя поля; правая бровь ее была поднята выше левой, казалось, что и глаза смотрят различно.
Безбедов поставил графин
на стол, помолчал,
оглядываясь, и сказал...
Самгин снял шляпу, поправил очки,
оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, — широкий кожаный диван, пред ним,
на полу, — старая, истоптанная шкура белого медведя, в углу — шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а
на нем графин воды, стакан.