Неточные совпадения
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я
не спал, на подоконнике сидел, потом
страшно стало, лег на постелю, окутался с головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
— Мы — друзья, — продолжал Макаров, и глаза его благодарно улыбались. —
Не влюблены, но — очень близки. Я ее любил, но — это перегорело.
Страшно хорошо, что я полюбил именно ее, и хорошо, что это прошло.
— И все вообще, такой ужас! Ты
не знаешь: отец, зимою, увлекался водевильной актрисой; толстенькая, красная, пошлая, как торговка. Я
не очень хороша с Верой Петровной, мы
не любим друг друга, но — господи! Как ей было тяжело! У нее глаза обезумели. Видел, как она поседела? До чего все это грубо и
страшно. Люди топчут друг друга. Я хочу жить, Клим, но я
не знаю — как?
— Правду говоря, — нехорошо это было видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится, лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его просто побили, он бы
не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне в комнату всякую дрянь через окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей живых, а я
страшно боюсь ежей!
— А — то, что народ хочет свободы,
не той, которую ему сулят политики, а такой, какую могли бы дать попы, свободы
страшно и всячески согрешить, чтобы испугаться и — присмиреть на триста лет в самом себе. Вот-с! Сделано. Все сделано! Исполнены все грехи. Чисто!
—
Страшно интересно. Это надо знать, — говорил он. — Очки — снимите, очковых людей
не любят.
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается философией, религией и вообще… Где Иноков? — спросила она, но тотчас же,
не ожидая ответа, затараторила: — Почему
не пьешь чай? Я
страшно обрадовалась самовару. Впрочем, у одного эмигранта в Швейцарии есть самовар…
Сама с собой я
страшно откровенна и вот говорю тебе, что
не понимаю, зачем произошло все это между нами?
Но он понял, что о себе думает по привычке, механически. Ему было
страшно, и его угнетало сознание своей беспомощности. Он был вырван из обычного, понятного ему, но,
не понимая мотивов поступка Варвары, уже инстинктивно одобрял его.
— Идиотский город, восемьдесят пять процентов жителей — идиоты, десять — жулики, процента три — могли бы работать, если б им
не мешала администрация, затем идут
страшно умные, а потому ни к черту
не годные мечтатели…
Елизавета Львовна стояла, скрестив руки на груди. Ее застывший взгляд остановился на лице мужа, как бы вспоминая что-то; Клим подумал, что лицо ее
не печально, а только озабоченно и что хотя отец умирал тоже
страшно, но как-то более естественно, более понятно.
— Господин Долганов — есть такой! — доказывал мне, что Христа
не было, выдумка — Христос. А — хотя бы? Мне-то что? И выдумка, а — все-таки есть, живет! Живет, Варвара Кирилловна, в каждом из нас кусочек есть, вот в чем суть! Мы, голубушка, плохи, да
не так уж
страшно…
— Тело. Плоть. Воодушевлена, но —
не одухотворена — вот! Учение богомилов — знаете? Бог дал форму — сатана душу.
Страшно верно! Вот почему в народе — нет духа. Дух создается избранными.
— Нет, уверяю вас, — это так, честное слово! — несколько более оживленно и все еще виновато улыбаясь, говорил Кумов. — Я очень много видел таких; один духобор — хороший человек был, но ему сшили тесные сапоги, и, знаете, он так злился на всех, когда надевал сапоги, — вы
не смейтесь! Это очень… даже
страшно, что из-за плохих сапог человеку все делается ненавистно.
Самгин видел десятки рук, поднятых вверх, дергавших лошадей за повода, солдат за руки, за шинели, одного тащили за ноги с обоих боков лошади, это удерживало его в седле, он кричал,
страшно вытаращив глаза, свернув голову направо; еще один, наклонясь вперед, вцепился в гриву своей лошади, и ее вели куда-то, а четверых солдат уже
не было видно.
— Да — нет! Как же можно? Что вы… что… Ну… боже мой… — И вдруг,
не своим голосом, он
страшно крикнул...
«Сомова должна была выстрелить в рябого, — соображал он. —
Страшно этот, мохнатый, позвал бога,
не докричавшись до людей. А рябой мог убить меня».
— Нет, дети — тяжело и
страшно! Это —
не для меня. Я — ненадолго! Со мной что-нибудь случится, какая-нибудь глупость… страшная!
— Сегодня — пою! Ой, Клим,
страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже
страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою
не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Было
страшно смотреть на это,
не имеющее никакого подобия человека, растерзанное и — маленькое.
— Как
страшно, — пробормотала она, глядя в лицо Самгина, влажные глаза ее широко открыты и рот полуоткрыт, но лицо выражало
не страх, а скорее растерянность, удивление. — Я все время слышу его слова.
— Нигде, я думаю, человек
не чувствует себя так одиноко, как здесь, — торопливо говорила женщина. — Ах, Клим, до чего это мучительное чувство — одиночество! Революция
страшно обострила и усилила в людях сознание одиночества… И многие от этого стали зверями. Как это — которые грабят на войне?.. После сражений?
«Да, найти в жизни смысл
не легко… Пути к смыслу
страшно засорены словами, сугробами слов. Искусство, наука, политика — Тримутри, Санкта Тринита — Святая Троица. Человек живет всегда для чего-то и
не умеет жить для себя, никто
не учил его этой мудрости». Он вспомнил, что на тему о человеке для себя интересно говорил Кумов: «Его я еще
не встретил».