Неточные совпадения
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше. Люди быстро умнели и,
соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов
не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время —
не время широких задач».
— Ну, пусть
не так! — равнодушно
соглашался Дмитрий, и Климу казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно
не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и смешных анекдотов, но рассказывал
не смеясь, а как бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
Она редко и
не очень охотно
соглашалась на это и уже
не рассказывала Климу о боге, кошках, о подругах, а задумчиво слушала его рассказы о гимназии, суждения об учителях и мальчиках, о прочитанных им книгах. Когда Клим объявил ей новость, что он
не верит в бога, она сказала небрежно...
— Значит, это те праведники, ради которых бог
соглашался пощадить Содом, Гоморру или что-то другое, беспутное? Роль —
не для меня… Нет.
— Мне вредно лазить по лестницам, у меня ноги болят, — сказал он и поселился у писателя в маленькой комнатке, где жила сестра жены его. Сестру устроили в чулане. Мать нашла, что со стороны дяди Якова бестактно жить
не у нее, Варавка
согласился...
—
Не понимаю, почему все
согласились говорить, что Крым красив.
— Невыгодное, —
согласился Туробоев. — Я понимаю, что выгоднее пристроить себя к жизни с левой ее стороны, но — увы! —
не способен на это.
— Я — читала, —
не сразу отозвалась девушка. — Но, видите ли: слишком обнаженные слова
не доходят до моей души. Помните у Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь». Для меня Метерлинк более философ, чем этот грубый и злой немец. Пропетое слово глубже, значительней сказанного.
Согласитесь, что только величайшее искусство — музыка — способна коснуться глубин души.
За чаем Клим говорил о Метерлинке сдержанно, как человек, который имеет свое мнение, но
не хочет навязывать его собеседнику. Но он все-таки сказал, что аллегория «Слепых» слишком прозрачна, а отношение Метерлинка к разуму сближает его со Львом Толстым. Ему было приятно, что Нехаева
согласилась с ним.
— Возможно, —
согласился Макаров спокойно, как будто говорилось
не о нем. Но после этого замолчал, задумался.
Она постоянно делала так: заставит
согласиться с нею и тотчас оспаривает свое же утверждение.
Соглашался с нею Клим легко, а спорить
не хотел, находя это бесплодным, видя, что она
не слушает возражений.
— Вы
не находите, что в жизни кое-что лишнее? — неожиданно спросила Спивак, но когда Клим охотно
согласился с нею, она, прищурясь, глядя в угол, сказала...
«Приходится
соглашаться с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше революция на испанский роман с приключениями похожа была, на опасную, но весьма приятную забаву, как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится делом сугубо серьезным, муравьиной работой множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако
не лишенное смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности
не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
Самгин молча
соглашался с ним, находя, что хвастливому шуму тщеславной Москвы
не хватает каких-то важных нот. Слишком часто и бестолково люди ревели ура, слишком суетились, и было заметно много неуместных шуточек, усмешек. Маракуев, зорко подмечая смешное и глупое, говорил об этом Климу с такой радостью, как будто он сам, Маракуев, создал смешное.
— Ой,
не доведет нас до добра это сочинение мертвых праведников, а тем паче — живых. И ведь делаем-то мы это
не по охоте,
не по нужде, а — по привычке, право, так! Лучше бы
согласиться на том, что все грешны, да и жить всем в одно грешное, земное дело.
— Я часто
соглашаюсь с тобой, но это для того, чтоб
не спорить. С тобой можно обо всем спорить, но я знаю, что это бесполезно. Ты — скользкий… И у тебя нет слов, дорогих тебе.
— Право критики основано или на твердой вере или на точном знании. Я
не чувствую твоих верований, а твои знания,
согласись, недостаточны…
Но, вспомнив о безжалостном ученом, Самгин вдруг, и уже
не умом, а всем существом своим,
согласился, что вот эта плохо сшитая ситцевая кукла и есть самая подлинная история правды добра и правды зла, которая и должна и умеет говорить о прошлом так, как сказывает олонецкая, кривобокая старуха, одинаково любовно и мудро о гневе и о нежности, о неутолимых печалях матерей и богатырских мечтах детей, обо всем, что есть жизнь.
— Вполне
согласиться не могу, — ответил Клим, когда старик вопросительно замолчал.
— Да, —
согласился Клим. — Именно — паук.
Не могу вспомнить: бежал я за вами или остался на месте?
—
Согласитесь, что
не в наших интересах раздражать молодежь, да и вообще интеллигентный человек — дорог нам. Революционеры смотрят иначе: для них человек — ничто, если он
не член партии.
Любаша бесцеремонно прервала эту речь, предложив дяде Мише покушать. Он молча
согласился, сел к столу, взял кусок ржаного хлеба, налил стакан молока, но затем встал и пошел по комнате, отыскивая, куда сунуть окурок папиросы. Эти поиски тотчас упростили его в глазах Самгина, он уже
не мало видел людей, жизнь которых стесняют окурки и разные иные мелочи, стесняют, разоблачая в них обыкновенное человечье и будничное.
—
Не могу
согласиться с вашим отношением к молодым поэтам, — куда они зовут? Подсматривать, как женщины купаются. Тогда как наши лучшие писатели и поэты…
—
Не плохо, — снисходительно
соглашался он. — Природа любит похвастаться.
В его поведении было что-то странное, он возбудил любопытство Самгина, и Клим предложил ему позавтракать. Митрофанов
согласился не сразу, стесненно поеживаясь, оглядываясь, а согласясь, пошел быстро, молча и впереди Самгина.
— Конечно, смешно, —
согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей,
не умеющих управлять жизнью, никому
не жаль и все понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу, в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
С Елизаветой Спивак она обращалась, как с человеком, который
не очень приятен и надоел, но — необходим, требовала ее присутствия при деловых разговорах о ликвидации бесчисленных предприятий Варавки и, выслушивая ее советы, благосклонно
соглашалась.
Он читал Шопенгауэра, Ницше, Вейнингера и знал, что
соглашаться с их взглядами на женщин —
не принято.
— Так — уютнее, —
согласилась Дуняша, выходя из-за ширмы в капотике, обшитом мехом; косу она расплела, рыжие волосы богато рассыпались по спине, по плечам, лицо ее стало острее и приобрело в глазах Клима сходство с мордочкой лисы. Хотя Дуняша
не улыбалась, но неуловимые, изменчивые глаза ее горели радостью и как будто увеличились вдвое. Она села на диван, прижав голову к плечу Самгина.
— Я —
не испугался, — пробормотал он, отодвигаясь, — но
согласись, что…
Говорила она спокойно и
не как проповедница, а дружеским тоном человека, который считает себя опытнее слушателя, но
не заинтересован, чтоб слушатель
соглашался с ним. Черты ее красивого, но несколько тяжелого лица стали тоньше, отчетливее.
— Как мир, —
согласился Безбедов, усмехаясь. — Как цивилизация, — добавил он, подмигнув фарфоровым глазом. — Ведь цивилизация и родит анархистов. Вожди цивилизации — или как их там? — смотрят на людей, как на стадо баранов, а я — баран для себя и
не хочу быть зарезанным для цивилизации, зажаренным под соусом какой-нибудь философии.
— Это — очень верно! —
согласился Кормилицын и выразил сожаление, что художественная литература
не касается сектантского движения, обходит его.
Как всегда, ее вкусный голос и речь о незнакомом ему заставили Самгина поддаться обаянию женщины, и он
не подумал о значении этой просьбы, выраженной тоном человека, который говорит о забавном, о капризе своем. Только на месте, в незнакомом и неприятном купеческом городе, собираясь в суд, Самгин сообразил, что
согласился участвовать в краже документов. Это возмутило его.
— Верно, —
согласилась она. —
Не называл, но… Ты
не обижайся на меня: по-моему, большинство интеллигентов — временно обязанные революционеры, — до конституции, до республики.
Не обидишься?
Для того чтоб
согласиться с этими мыслями, Самгину
не нужно было особенно утруждать себя. Мысли эти давно сами собою пришли к нему и жили в нем,
не требуя оформления словами. Самгина возмутил оратор, — он грубо обнажил и обесцветил эти мысли, «выработанные разумом истории».
— Фантазия? — вопросительно повторил Лютов и —
согласился: — Ну — ладно, допустим! Ну, а если так: поп — чистейшая русская кровь, в этом смысле духовенство чище дворянства — верно? Ты
не представляешь, что поп может выдумать что-то очень русское, неожиданное?
— Именно, —
согласился Лютов, а Самгин понял, что сказано им
не то, что он повторил слова Степана Кутузова. Но все-таки продолжал...
Самгин, испытывая
не очень приятное чувство,
согласился: «Да,
не лжет».
— И — это, —
согласился Крэйтон. — Но —
не только это.
— Да, как будто нахальнее стал, —
согласилась она, разглаживая на столе документы, вынутые из пакета. Помолчав, она сказала: — Жалуется, что никто у нас ничего
не знает и хороших «Путеводителей» нет. Вот что, Клим Иванович, он все-таки едет на Урал, и ему нужен русский компаньон, — я, конечно, указала на тебя. Почему? — спросишь ты. А — мне очень хочется знать, что он будет делать там. Говорит, что поездка займет недели три, оплачивает дорогу, содержание и — сто рублей в неделю. Что ты скажешь?
—
Не узнал бы, —
согласился он.
— Это — очень верно, —
согласился Клим Самгин, опасаясь, что диалог превратится в спор. — Вы, Антон Никифорович, сильно изменились, — ласково, как только мог, заговорил он, намереваясь сказать гостю что-то лестное. Но в этом
не оказалось надобности, — горничная позвала к столу.
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические богатства Милютиных лавок с богатствами Охотного ряда, и все, кроме Ореховой,
согласились, что в Москве едят лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал было говорить о том, что непрерывный рост разума людей расширяет их вкус к земным благам и тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь
не способствуя углублению смысла бытия.
— Это я знаю, —
согласился Дронов, потирая лоб. — Она, брат… Да. Она вместо матери была для меня. Смешно? Нет,
не смешно. Была, — пробормотал он и заговорил еще трезвей: — Очень уважала тебя и ждала, что ты… что-то скажешь, объяснишь. Потом узнала, что ты, под Новый год, сказал какую-то речь…
— Очень хорошо, что канительное дело это
согласились прекратить, разоряло оно песоченских мужиков-то. Староста песоченский здесь, в тюрьме сидит, земский его закатал на месяц, нераспорядителен старик. Вы, ваше благородие,
не беспокойтесь, я в Песочном — лицо известное.
— Пожалуйста, —
согласился жандарм и заворчал: — На тысячу триста человек прислали четыре мешка, а в них десять пудов,
не больше. Деятели… Третьи сутки народ без хлеба.
Самгин с удовольствием
согласился,
не чувствуя никакого желания защищать права своих клиентов.
— Я тоже
не могу
согласиться, — заявил Пыльников, но
не очень решительно, и спросил: — А вы, Клим Иванович?