Неточные совпадения
Клим Самгин учился усердно, но
не очень успешно, шалости он считал
ниже своего достоинства, да и
не умел шалить.
— Нет, я
не хочу замуж, —
низким, грудным голосом говорила она, — я буду актрисой.
Вначале ее восклицания показались Климу восклицаниями удивления или обиды. Стояла она спиною к нему, он
не видел ее лица, но в следующие секунды понял, что она говорит с яростью и хотя
не громко, на
низких нотах, однако способна оглушительно закричать, затопать ногами.
Лютов говорил близко, за тесной группой берез, несколько
ниже тропы, по которой шел Клим, но его
не было видно, он, должно быть, лежал, видна была фуражка Макарова и синий дымок над нею.
Вообще все шло необычно просто и легко, и почти
не чувствовалось, забывалось как-то, что отец умирает. Умер Иван Самгин через день, около шести часов утра, когда все в доме спали,
не спала, должно быть, только Айно; это она, постучав в дверь комнаты Клима, сказала очень громко и странно
низким голосом...
Самгин, сделав равнодушное лицо, молча злился, возражать редактору он
не хотел, считая это
ниже своего достоинства. На улицу вышли вместе, там редактор, протянув руку Самгину, сказал...
Самгин,
не ответив, смотрел, как двое мужиков ведут под руки какого-то бородатого, в длинной,
ниже колен, холщовой рубахе; бородатый, упираясь руками в землю, вырывался и что-то говорил, как видно было по движению его бороды, но голос его заглушался торжествующим визгом человека в красной рубахе, подскакивая, он тыкал кулаком в шею бородатого и орал...
— Затем выбегает в соседнюю комнату, становится на руки, как молодой негодяй, ходит на руках и сам на себя в
низок зеркала смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого, говорит, я вам объяснить
не могу, но такая у меня примета и привычка, чтобы после успеха в деле пожить минуточку вниз головою».
Это было сделано удивительно быстро и несерьезно,
не так, как на том берегу; Самгин, сбоку, хорошо видел, что штыки торчали неровно, одни — вверх, другие —
ниже, и очень мало таких, которые,
не колеблясь, были направлены прямо в лица людей.
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело
не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная масса красных лент, венков, цветов — как будто поднялся выше; можно было вообразить, что его держат
не на плечах, а на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и в серый воздух, под
низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша «На смерть героя».
— Ну вот, хоть один умный человек нашелся, — сквозь зубы,
низким голосом заговорила она. — Ты, Клим, проводишь меня на кладбище. А ты, Лютов,
не ходи! Клим и Макаров пойдут. — Слышишь?
Но тут из глаз ее покатились слезы, и Самгин подумал, что плакать она —
не умеет: глаза открыты и ярко сверкают, рот улыбается, она колотит себя кулаками по коленям и вся воинственно оживлена. Слезы ее —
не настоящие,
не нужны, это —
не слезы боли, обиды. Она говорила
низким голосом...
Марина посмотрела на него, улыбаясь, хотела что-то сказать, но вошли Безбедов и Турчанинов; Безбедов — в дворянском мундире и брюках, в туфлях на босых ногах, — ему удалось причесать лохматые волосы почти гладко, и он казался менее нелепым — осанистым, серьезным; Турчанинов, в поддевке и резиновых галошах, стал
ниже ростом, тоньше, лицо у него было несчастное. Шаркая галошами, он говорил,
не очень уверенно...
Самгин с минуту стоял молча, собираясь сказать что-нибудь оригинальное, но
не успел, — заговорила Алина, сочный
низкий голос ее звучал глухо, невыразительно, прерывался.
«Невежливо, что я
не простился с ними», — напомнил себе Самгин и быстро пошел назад. Ему уже показалось, что он спустился
ниже дома, где Алина и ее друзья, но за решеткой сада, за плотной стеной кустарника, в тишине четко прозвучал голос Макарова...
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке;
не взяв ни одного из них, она
не кивнула головой на тихое «Мерси, мадам!» и
низкий поклон гарсона. — Я
не в ладу,
не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают, в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
Не желая, чтоб его узнали, Самгин еще
ниже наклонил голову над тарелкой, но земляки уже расплатились и шли к двери.
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших волосах, отметил, что щеки стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка уже
не идет, лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой
ниже пояса.
«Дорого», — сообразил Самгин, нахмурясь, но торговаться
не стал, находя это
ниже своего достоинства.
Чем дальше, тем
ниже, беднее становились кресты, и меньше было их, наконец пришли на место, где почти совсем
не было крестов и рядом одна с другой было выковыряно в земле четыре могилы.
Голос у нее
низкий, глуховатый, говорила она медленно,
не то — равнодушно,
не то — лениво. На ее статной фигуре — гладкое, модное платье пепельного цвета, обильные, темные волосы тоже модно начесаны на уши и некрасиво подчеркивают высоту лба. Да и все на лице ее подчеркнуто: брови слишком густы, темные глаза — велики и, должно быть, подрисованы, прямой острый нос неприятно хрящеват, а маленький рот накрашен чересчур ярко.