Неточные совпадения
— Папа хочет, чтоб она уехала за границу, а она
не хочет, она боится, что
без нее папа пропадет. Конечно, папа
не может пропасть. Но он
не спорит с ней, он говорит, что больные всегда выдумывают какие-нибудь страшные глупости, потому что боятся умереть.
— Я
не могу представить себе свободного человека
без права и
без желания власти над ближними.
Они все более или менее похожи на Кутузова, но
без его смешного, мужицкого снисхождения к людям, понять которых он
не может или
не хочет.
Ночью он прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный язык этой драмы
без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим
не уловил. С досадой бросив книгу на пол, он попытался заснуть и
не мог. Мысли возвращались к Нехаевой, но думалось о ней мягче. Вспомнив ее слова о праве людей быть жестокими в любви, он спросил себя...
— Милые подруги, это — свинство! — кричала Сомова. — Приехали и — молчите, зная, что я
без вас жить
не могу.
Клим, давно заметив эту его привычку, на сей раз почувствовал, что Дронов
не находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно,
без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он
мог обильно напудрить человека пылью своей злости.
Это —
не тот город, о котором сквозь зубы говорит Иван Дронов, старается смешно писать Робинзон и пренебрежительно рассказывают люди, раздраженные неутоленным честолюбием, а
может быть, так или иначе, обиженные действительностью, неблагожелательной им. Но на сей раз Клим подумал об этих людях
без раздражения, понимая, что ведь они тоже действительность, которую так благосклонно оправдывал чистенький историк.
Выругавшись, рассматривал свои ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал до поры, пока его
не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил в нем и еще одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но
без страха, уверенно ждет, что сейчас явятся какие-то люди, —
может быть, идиоты, — и почтительно попросят его...
Самгин
не мог представить себе, чтоб эта кругленькая Матрешка, будто бы неспособная думать
без жалости,
могла до такой степени жестко и ядовито говорить с человеком полубольным.
— Нуте-ко, давайте закусим на сон грядущий. Я
без этого —
не могу, привычка. Я, знаете, четверо суток провел с дамой купеческого сословия, вдовой и за тридцать лет, — сами вообразите, что это значит! Так и то, ночами, среди сладостных трудов любви, нет-нет да и скушаю чего-нибудь. «Извини, говорю, машер…» [Моя дорогая… (франц.)]
—
Без скандала мы
не можем, — угрюмо заметил усатый человек с закопченным лицом.
— Слушало его человек… тридцать,
может быть — сорок; он стоял у царь-колокола. Говорил
без воодушевления,
не храбро. Один рабочий отметил это, сказав соседу: «Опасается парень пошире-то рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
— Революция с подстрекателями, но
без вождей… вы понимаете? Это — анархия. Это —
не может дать результатов, желаемых разумными силами страны. Так же как и восстание одних вождей, — я имею в виду декабристов, народовольцев.
— Рабочему классу философский идеализм — враждебен; признать бытие каких-то тайных и непознаваемых сил вне себя, вне своей энергии рабочий
не может и
не должен. Для него достаточно социального идеализма, да и сей последний принимается
не без оговорок.
—
Не можешь ты
без фокусов!
— Я думаю, что так чувствует себя большинство интеллигентов, я, разумеется, сознаю себя типичным интеллигентом, но —
не способным к насилию над собой. Я
не могу заставить себя верить в спасительность социализма и… прочее. Человек
без честолюбия, я уважаю свою внутреннюю свободу…
— Святая истина! — вскричал Безбедов, подняв руки на уровень лица, точно защищаясь, готовясь оттолкнуть от себя что-то. — Я — человек
без средств, бедный человек, ничем
не могу помочь, никому и ничему! — Эти слова он прокричал, явно балаганя, клоунски сделав жалкую гримасу скупого торгаша.
— Устала я и говорю,
может быть, грубо, нескладно, но я говорю с хорошим чувством к тебе. Тебя —
не первого такого вижу я, много таких людей встречала. Супруг мой очень преклонялся пред людями, которые стремятся преобразить жизнь, я тоже неравнодушна к ним. Я — баба, — помнишь, я сказала: богородица всех религий? Мне верующие приятны, даже если у них религия
без бога.
«Слишком умна для того, чтобы веровать. Но ведь
не может же быть какой-то секты
без веры в бога или черта!» — размышлял он.
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни, на черной плоскости озера являлись медные трещины. Синеватое туманное небо казалось очень близким земле, звезды
без лучей, похожие на куски янтаря,
не углубляли его. Впервые Самгин подумал, что небо
может быть очень бедным и грустным. Взглянул на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он заплатил за пиво, обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «на чай» и
не спеша пошел домой, размышляя о старике, о корке...
— Вас, юристов, эти вопросы
не так задевают, как нас, инженеров. Грубо говоря — вы охраняете права тех, кто грабит и кого грабят,
не изменяя установленных отношений. Наше дело — строить, обогащать страну рудой, топливом, технически вооружать ее. В деле призвания варягов мы лучше купца знаем, какой варяг полезней стране, а купец ищет дешевого варяга. А если б дали денег нам, мы
могли бы обойтись и
без варягов.
— К черту! — крикнул он и, садясь в санки, пробормотал: — Терпеть
не могу нищих. Бородавки на харе жизни. А она и
без них — урод. Верно?
—
Без фантазии — нельзя,
не проживешь.
Не устроишь жизнь. О неустройстве жизни говорили тысячи лет, говорят все больше, но — ничего твердо установленного нет, кроме того, что жизнь — бессмысленна. Бессмысленна, брат. Это всякий умный человек знает.
Может быть, это люди исключительно, уродливо умные, вот как — ты…
Ежегодно возит его в Париж, —
без Парижа она
не может жить.
—
Можешь представить — мне было скучно
без тебя! Да, да. Ты у меня такой солененький… кисленький, освежающий, — говорила она, целуя его. — Притерпелся ко всем человечьим глупостям и очень умеешь
не мешать, а я так
не люблю, когда мне мешают.
— Для меня отечество — нечто,
без чего я
не могу жить полной жизнью.
Самгин начал рассказывать о беженцах-евреях и, полагаясь на свое
не очень богатое воображение, об условиях их жизни в холодных дачах, с детями, стариками,
без хлеба. Вспомнил старика с красными глазами, дряхлого старика, который молча пытался и
не мог поднять бессильную руку свою. Он тотчас же заметил, что его перестают слушать, это принудило его повысить тон речи, но через минуту-две человек с волосами дьякона, гулко крякнув, заявил...
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить
без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись
без того, чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Милон.
Не могу. Мне велено и солдат вести
без промедления… да, сверх того, я сам горю нетерпением быть в Москве.
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову
не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек
без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить
не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его
без душевного почтения.