Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их
не жалея. В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он держал обеими руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
Неточные совпадения
Но этот народ он
не считал тем, настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют стихи, которого все любят,
жалеют и единодушно желают ему счастья.
Я
не особенно
жалела его, хотя плакала много, это, вероятно, от страха.
Он молчал, гладя ее голову ладонью. Сквозь шелк ширмы, вышитой фигурами серебряных птиц, он смотрел на оранжевое пятно лампы, тревожно думая: что же теперь будет? Неужели она останется в Петербурге,
не уедет лечиться? Он ведь
не хотел,
не искал ее ласк. Он только
пожалел ее.
— Адский пейзаж с черненькими фигурами недожаренных грешников. Железные горы, а на них жалкая трава, как зеленая ржавчина. Знаешь, я все более
не люблю природу, — заключила она свой отчет, улыбаясь и подчеркнув слово «природа» брезгливой гримасой. — Эти горы, воды, рыбы — все это удивительно тяжело и глупо. И — заставляет
жалеть людей. А я —
не умею
жалеть.
— Иногда я
жалею, что он старше меня на два года; мне хочется, чтоб он был моложе на пять.
Не знаю, почему это.
— Это — правда, бога я очень люблю, — сказал дьякон просто и уверенно. — Только у меня требования к нему строгие:
не человек,
жалеть его
не за что.
— Нашел кого
пожалеть, — иронически подхватил Лютов, остальные трое
не обратили внимания на слова Клима. Макаров, хмурясь, вполголоса рассказывал дьякону о катастрофе.
Жалея, что
не видит лица ее, Клим тоже долго молчал, прежде чем найти и сказать ей неглупые слова...
— Жена тоже
не верит, — сказал Спивак, вычерчивая пальцем в воздухе сложный узор. — Но я — знаю: осенью. Вы думаете — боюсь? Нет. Но —
жалею. Я люблю учить музыке.
— Да, конечно, богатеем — судорожно, — согласно проговорил Кутузов. —
Жалею, что
не попал в Нижний, на выставку. Вы, Самгин, в статейке вашей ловко намекнули про Одиссея. Конечно, рабочий класс свернет головы женихам, но — пока невесело!
— Я
не хотела бы
жалеть тебя, но, представь, — мне кажется, что тебя надо
жалеть. Ты становишься недостаточно личным человеком, ты идешь на убыль.
Самгину показалось, что он слышит в словах Кутузова нечто близкое унынию, и
пожалел, что
не видит лица, — Кутузов стоял, наклоня голову, разбирая папиросы в коробке, Самгин предложил ему закусить.
Он чувствовал себя еще раз обманутым, но и
жалел сизого человечка, который ничего
не мог сказать людям, упавшим на колени пред ним, вождем.
«Прощай, конечно, мы никогда больше
не увидимся. Я
не такая подлая, как тебе расскажут, я очень несчастная. Думаю, что и ты тоже» — какие-то слова густо зачеркнуты — «такой же. Если только можешь, брось все это. Нельзя всю жизнь прятаться, видишь. Брось, откажись, я говорю потому, что люблю,
жалею тебя».
— Схоронили? Ну вот, — неопределенно проворчала она, исчезая в спальне, и оттуда Самгин услыхал бесцветный голос старухи: —
Не знаю, что делать с Егором: пьет и пьет. Царскую фамилию
жалеет, — выпустила вожжи из рук.
Ему показалось, что, наконец, он объяснил себе свое поведение, и он
пожалел, что эта мысль
не пришла к нему утром, когда был Макаров.
Но — чего я
жалею?» — вдруг спросил он себя, оттолкнув эти мысли, продуманные
не один десяток раз, — и вспомнил, что с той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за последнее время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
«
Жалеть — нечего», — полувопросительно повторил он, рассматривая свои мысли как бы издали, со стороны и глазами какой-то новой мысли,
не оформленной словом.
Я, брат, в своем классе — белая ворона, и я тебе прямо скажу:
не чувствуя внутренней связи со своей средой, я иногда
жалею… даже болею этим…
«Идол. Златоглазый идол», — с чувством восхищения подумал он, но это чувство тотчас исчезло, и Самгин
пожалел — о себе или о ней? Это было
не ясно ему. По мере того как она удалялась, им овладевала смутная тревога. Он редко вспоминал о том, что Марина — член какой-то секты. Сейчас вспомнить и думать об этом было почему-то особенно неприятно.
— По мужу. Истомина — по отцу. Да, — сказал Долганов, отбрасывая пальцем вправо-влево мокрые жгутики усов. — Темная фигура. Хотя — кто знает? Савелий Любимов, приятель мой, —
не верил,
пожалел ее, обвенчался. Вероятно, она хотела переменить фамилию. Чтоб забыли о ней. Нох эйн маль [Еще одну (нем.).], — скомандовал он кельнеру, проходившему мимо.
Он впервые
пожалел о том, что, слишком поглощенный ею,
не создал ни в обществе, ни среди адвокатов прочных связей.
— Должен? Кому? Ведь
не можешь же ты
жалеть случайно полученные деньги?
— Но —
не вздумайте сочувствовать,
жалеть и тому подобное. И —
не питайте амурных надежд, я уже достаточно устала от любви. И вообще от всякого свинства. Будем добрыми друзьями — хорошо?
Клим Иванович даже
пожалел, что внешность оратора
не совпадает с его верой, ему бы огненно-рыжие волосы, аскетическое, бескровное лицо, горящие глаза, широкие жесты.
Неточные совпадения
Жалеть —
жалей умеючи, // На мерочку господскую // Крестьянина
не мерь! //
Не белоручки нежные, // А люди мы великие // В работе и в гульбе!..
«Кити! та самая Кити, в которую был влюблен Вронский, — подумала Анна, — та самая, про которую он вспоминал с любовью. Он
жалеет, что
не женился на ней. А обо мне он вспоминает с ненавистью и
жалеет, что сошелся со мной».
Туровцын разразился громким смехом, и Сергей Иванович
пожалел, что
не он сказал это. Даже Алексей Александрович улыбнулся.
Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал и Сергей Иванович. Всё, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки, показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это и
жалел ее. Он чувствовал даже то, что ничего
не сказать теперь значило оскорбить ее. Он быстро в уме своем повторял себе все доводы в пользу своего решения. Он повторял себе и слова, которыми он хотел выразить свое предложение; но вместо этих слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг спросил:
— Друг мой! — повторила графиня Лидия Ивановна,
не спуская с него глаз, и вдруг брови ее поднялись внутренними сторонами, образуя треугольник на лбу; некрасивое желтое лицо ее стало еще некрасивее; но Алексей Александрович почувствовал, что она
жалеет его и готова плакать. И на него нашло умиление: он схватил ее пухлую руку и стал целовать ее.