Неточные совпадения
У него незаметно сложилось странное впечатление: в России бесчисленно много лишних
людей, которые не знают, что им делать, а может быть, не хотят ничего делать. Они сидят и лежат
на пароходных пристанях,
на станциях железных дорог, сидят
на берегах рек и над морем, как за столом, и все они чего-то ждут. А тех
людей, разнообразным трудом которых он восхищался
на Всероссийской выставке, тех не было видно.
Но сквозь дождь и гром ко крыльцу
станции подкатил кто-то, молния осветила в окне мокрую голову черной лошади; дверь распахнулась, и, отряхиваясь, точно петух,
на пороге встал
человек в клеенчатом плаще, сдувая с густых, светлых усов капли дождя.
Самгин вышел в коридор, отогнул краешек пыльной занавески, взглянул
на перрон —
на перроне одеревенело стояла служба
станции во главе с начальником, а за вокзалом — стена солидных
людей в пиджаках и поддевках.
Ночь была прозрачно светлая, — очень высоко, почти в зените бедного звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг было невиданно: плотная стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных
людей у паровоза,
люди покрупнее тяжело прыгали из вагона в снег, а вдали — мохнатые огоньки
станции, похожие
на золотых пауков.
Но механическая работа перенасыщенной памяти продолжалась, выдвигая дворника Николая, аккуратного, хитренького Осипа, рыжего Семена, грузчиков
на Сибирской пристани в Нижнем, десятки мимоходом отмеченных дерзких
людей, вереницу их закончили бородатые, зубастые рожи солдат
на перроне
станции Новгород. И совершенно естественно было вспомнить мрачную книгу «Наше преступление». Все это расстраивало и даже озлобляло, а злиться Клим Самгин не любил.
Неточные совпадения
На Царицынской
станции поезд был встречен стройным хором молодых
людей, певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович не обращал
на них внимания; он столько имел дел с добровольцами, что уже знал их общий тип, и это не интересовало его. Катавасов же, за своими учеными занятиями не имевший случая наблюдать добровольцев, очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея Ивановича.
Я пригласил его пить чай. «У нас чаю и сахару нет, — вполголоса сказал мне мой
человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего раза
на два». — «Так и довольно, — сказал я, — нас двое». — «А завтра утром что станете кушать?» Но я знал, что он любил всюду находить препятствия. «Давно ли я видел у тебя много сахару и чаю?» — заметил я. «Кабы вы одни кушали, а то по
станциям и якуты, и якутки, чтоб им…» — «Без комплиментов! давай что есть!»
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи
человек, трудно будет продовольствоваться по
станциям на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой дороге, а потом до Якутска
на колесах, всего тысячу верст. Всего!
«Наледи — это не замерзающие и при жестоком морозе ключи; они выбегают с гор в Лену; вода стоит поверх льда; случится попасть туда — лошади не вытащат сразу, полозья и обмерзнут: тогда ямщику остается ехать
на станцию за
людьми и за свежими лошадями, а вам придется ждать в мороз несколько часов, иногда полсутки…
Видели мы по лесу опять множество бурундучков, опять quasi-соболя, ждали увидеть медведя, но не видали, видели только, как якут
на станции, ведя лошадей
на кормовище в лес, вооружился против «могущего встретиться» медведя ружьем, которое было в таком виде, в каком только первый раз выдумал его
человек.