Неточные совпадения
Из-за границы Варавка вернулся помолодевшим, еще более насмешливо веселым; он стал как будто легче, но
на ходу топал
ногами сильнее и часто останавливался перед зеркалом, любуясь
своей бородой, подстриженной так, что ее сходство с лисьим хвостом стало заметней.
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал
на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил
ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен
на корточки, встал, вцепился в
свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Ее судороги становились сильнее, голос звучал злей и резче, доктор стоял в изголовье кровати, прислонясь к стене, и кусал, жевал
свою черную щетинистую бороду. Он был неприлично расстегнут, растрепан, брюки его держались
на одной подтяжке, другую он накрутил
на кисть левой руки и дергал ее вверх, брюки подпрыгивали,
ноги доктора дрожали, точно у пьяного, а мутные глаза так мигали, что казалось — веки тоже щелкают, как зубы его жены. Он молчал, как будто рот его навсегда зарос бородой.
Жена, подпрыгнув, ударила его головою в скулу, он соскочил с постели, а она снова свалилась
на пол и начала развязывать
ноги свои, всхрапывая...
У стены прислонился черный диван с высунувшимися клочьями мочала, а над ним портреты Чернышевского, Некрасова, в золотом багете сидел тучный Герцен, положив одну
ногу на колено
свое, рядом с ним — суровое, бородатое лицо Салтыкова.
Натягивая чулки
на белые с голубыми жилками
ноги свои, она продолжала торопливо, неясно и почему-то часто вздыхая...
Он играл ножом для разрезывания книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира
на месте ручки. Нож выскользнул из рук его и упал к
ногам девушки; наклонясь, чтоб поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил руку Нехаевой, девушка вырвала руку, лишенный опоры Клим припал
на колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие ладони
на своих щеках, сухой и быстрый поцелуй в губы и торопливый шепот...
Он осторожно улыбнулся, обрадованный
своим открытием, но еще не совсем убежденный в его ценности. Однако убедить себя в этом было уже не трудно; подумав еще несколько минут, он встал
на ноги, с наслаждением потянулся, расправляя усталые мускулы, и бодро пошел домой.
Клим вышел
на террасу, перед нею стоял мужик с деревянной
ногой и, подняв меховое лицо
свое, говорил, упрашивая...
Он весь день прожил под впечатлением
своего открытия, бродя по лесу, не желая никого видеть, и все время видел себя
на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие
ноги, чувствовал атлас их кожи
на губах,
на щеках
своих и слышал
свой голос: «Я тебя люблю».
Лидия села в кресло, закинув
ногу на ногу, сложив руки
на груди, и как-то неловко тотчас же начала рассказывать о поездке по Волге, Кавказу, по морю из Батума в Крым. Говорила она, как будто торопясь дать отчет о
своих впечатлениях или вспоминая прочитанное ею неинтересное описание пароходов, городов, дорог. И лишь изредка вставляла несколько слов, которые Клим принимал как ее слова.
Дядя Хрисанф, сидя верхом
на стуле, подняв руку, верхнюю губу и брови, напрягая толстые икры коротеньких
ног, подскакивал, подкидывал тучный
свой корпус, голое лицо его сияло восхищением, он сладостно мигал.
Самгин почувствовал себя
на крепких
ногах. В слезах Маракуева было нечто глубоко удовлетворившее его, он видел, что это слезы настоящие и они хорошо объясняют уныние Пояркова, утратившего
свои аккуратно нарубленные и твердые фразы, удивленное и виноватое лицо Лидии, закрывшей руками гримасу брезгливости, скрип зубов Макарова, — Клим уже не сомневался, что Макаров скрипел зубами, должен был скрипеть.
Она ушла легкой
своей походкой, осторожно ступая
на пальцы
ног. Не хватало только, чтоб она приподняла юбку, тогда было бы похоже, что она идет по грязной улице.
Рабочий, дважды кивнув головою, сел, взглянул
на грязные сапоги
свои, спрятал
ноги под стул и тихонько заговорил, не угашая улыбочку...
Часа через полтора Самгин шагал по улице, следуя за одним из понятых, который покачивался впереди него, а сзади позванивал шпорами жандарм. Небо
на востоке уже предрассветно зеленело, но город еще спал, окутанный теплой, душноватой тьмою. Самгин немножко любовался
своим спокойствием, хотя было обидно идти по пустым улицам за человеком, который, сунув руки в карманы пальто, шагал бесшумно, как бы не касаясь земли
ногами, точно он себя нес
на руках, охватив ими бедра
свои.
Глядя, как Любаша разбрасывает волосы
свои по плечам, за спину, как она, хмурясь, облизывает губы, он не верил, что Любаша говорит о себе правду. Правдой было бы, если б эта некрасивая, неумная девушка слушала жандарма, вздрагивая от страха и молча, а он бы кричал
на нее, топал
ногами.
Но Самгин уже не слушал его замечаний, не возражал
на них, продолжая говорить все более возбужденно. Он до того увлекся, что не заметил, как вошла жена, и оборвал речь
свою лишь тогда, когда она зажгла лампу. Опираясь рукою о стол, Варвара смотрела
на него странными глазами, а Суслов, встав
на ноги, оправляя куртку, сказал, явно довольный чем-то...
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли
своей, сдвигались к столу. Бритоголовый встал
на ноги и оказался длинным, плоским и по фигуре похожим
на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали маленькие, узкие глаза.
Так неподвижно лег длинный человек в поддевке, очень похожий
на Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась кровь, рисуя сбоку головы его красное пятно, — Самгин видел прозрачный парок над этим пятном; к забору подползал, волоча
ногу, другой человек, с зеленым шарфом
на шее; маленькая женщина сидела
на земле, стаскивая с
ноги своей черный ботик, и вдруг, точно ее ударили по затылку, ткнулась головой в колени
свои, развела руками, свалилась набок.
В маленьких санках, едва помещаясь
на сиденье, промчался бывший патрон Самгина, в мохнатой куньей шапке; черный жеребец, вскидывая передние
ноги к свирепой морде
своей, бил копытами мостовую, точно желая разрушить ее.
Самгин молчал, глядя
на площадь, испытывая боязнь перед открытым пространством.
Ноги у него отяжелели, даже как будто примерзли к земле. Егорша все говорил тихо, но возбужденно, помахивая шапкой в лицо
свое...
Солдат упал вниз лицом, повернулся
на бок и стал судорожно щупать
свой живот. Напротив, наискось, стоял у ворот такой же маленький зеленоватый солдатик, размешивал штыком воздух, щелкая затвором, но ружье его не стреляло. Николай, замахнувшись ружьем, как палкой, побежал
на него; солдат, выставив вперед левую
ногу, вытянул ружье, стал еще меньше и крикнул...
Он легко, к
своему удивлению, встал
на ноги, пошатываясь, держась за стены, пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре окна все время двигается пред ним, преграждая ему дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя в кабинете
на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.
На диване было неудобно, жестко, болел бок, ныли кости плеча. Самгин решил перебраться в спальню, осторожно попробовал встать, — резкая боль рванула плечо,
ноги подогнулись. Держась за косяк двери, он подождал, пока боль притихла, прошел в спальню, посмотрел в зеркало: левая щека отвратительно опухла, прикрыв глаз, лицо казалось пьяным и, потеряв какую-то
свою черту, стало обидно похоже
на лицо регистратора в окружном суде, человека, которого часто одолевали флюсы.
«Действительно, — когда она говорит, она кажется старше
своих лет», — подумал он, наблюдая за блеском ее рыжих глаз; прикрыв глаза ресницами, Марина рассматривала ладонь
своей правой руки. Самгин чувствовал, что она обезоруживает его, а она, сложив руки
на груди, вытянув
ноги, глубоко вздохнула, говоря...
Он схватил Самгина за руку, быстро свел его с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив
на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые
свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
— Говорил он о том, что хозяйственная деятельность людей, по смыслу
своему, религиозна и жертвенна, что во Христе сияла душа Авеля, который жил от плодов земли, а от Каина пошли окаянные люди, корыстолюбцы, соблазненные дьяволом инженеры, химики. Эта ерунда чем-то восхищала Тугана-Барановского, он изгибался
на длинных
ногах своих и скрипел: мы — аграрная страна, да, да! Затем курносенький стихотворец читал что-то смешное: «В ладье мечты утешимся, сны горе утолят», — что-то в этом роде.
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел
свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в
своей петле. Покамест — широка, еще не давит. Однако беспокойно. «Ты
на гору, а черт — за
ногу». Тоська не отвечает
на письма — в чем дело? Ведь — не бежала же? Не умерла?
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть царь, король,
своя земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал,
на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда — другое дело. Люди, милый человек, по земле ходят, она их за
ноги держит, от
своей земли не уйдешь.
Самгин быстро подобрал
свои ноги, спустив их
на пол, и поспешно осведомился...
— Воинов, — глубоким басом, неохотно назвал себя лысый; пожимая его холодную жесткую руку, Самгин видел над
своим лицом круглые, воловьи глаза, странные глаза, прикрытые синеватым туманом, тусклый взгляд их был сосредоточен
на конце хрящеватого, длинного носа. Он согнулся пополам, сел и так осторожно вытянул длинные
ноги, точно боялся, что они оторвутся.
На узких его плечах френч,
на ногах — галифе, толстые спортивные чулки и уродливые ботинки с толстой подошвой.