Неточные совпадения
Трехпалая кисть его руки, похожая
на рачью клешню, болталась над
столом, возбуждая чувство жуткое и брезгливое. Неприятно было видеть
плоское да еще стертое сумраком лицо и
на нем трещинки, в которых неярко светились хмельные глаза. Возмущал самоуверенный тон, возмущало явное презрение к слушателям и покорное молчание их.
В столовой, у
стола, сидел другой офицер, небольшого роста, с темным лицом, остроносый, лысоватый, в седой щетине
на черепе и верхней губе, человек очень пехотного вида; мундир его вздулся
на спине горбом, воротник наехал
на затылок. Он перелистывал тетрадки и, когда вошел Клим, спросил, взглянув
на него
плоскими глазами...
Офицер снова громче щелкнул ножницами и швырнул их
на стол, а глаза его, потеряв естественную форму, расширились, стали как будто
плоскими.
Полковник присел
на край
стола и мягко спросил, хотя глаза его стали
плоскими и посветлели...
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли своей, сдвигались к
столу. Бритоголовый встал
на ноги и оказался длинным,
плоским и по фигуре похожим
на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали маленькие, узкие глаза.
Впереди, в простенке между окнами, за
столом, покрытым зеленой клеенкой, — Лидия, тонкая,
плоская, в белом платье, в сетке
на курчавой голове и в синих очках.
Неточные совпадения
Учитель был желтый, лысый, у него постоянно текла кровь из носа, он являлся в класс, заткнув ноздри ватой, садился за
стол, гнусаво спрашивал уроки и вдруг, замолчав
на полуслове, вытаскивал вату из ноздрей, разглядывал ее, качая головою. Лицо у него было
плоское, медное, окисшее, в морщинах лежала какая-то прозелень, особенно уродовали это лицо совершенно лишние
на нем оловянные глаза, так неприятно прилипавшие к моему лицу, что всегда хотелось вытереть щеки ладонью.
На столе, между зажженными канделябрами, торчали из мельхиоровой вазы, отпотевшей от холода, два белых осмоленных горлышка бутылок, и свет жидким, дрожащим золотом играл в
плоских бокалах с вином.
Над
столом висит лампа, за углом печи — другая. Они дают мало света, в углах мастерской сошлись густые тени, откуда смотрят недописанные, обезглавленные фигуры. В
плоских серых пятнах,
на месте рук и голов, чудится жуткое, — больше, чем всегда, кажется, что тела святых таинственно исчезли из раскрашенных одежд, из этого подвала. Стеклянные шары подняты к самому потолку, висят там
на крючках, в облачке дыма, и синевато поблескивают.
Шутя и смеясь, они быстро накрыли
стол для кофе и убежали, а
на смену, гуськом, один за другим из кают медленно вылезли пассажиры: толстяк, с маленькой головой и оплывшим лицом, краснощекий, но грустный и устало распустивший пухлые малиновые губы; человек в серых бакенбардах, высокий, весь какой-то выглаженный, с незаметными глазами и маленьким носом-пуговкой
на желтом
плоском лице; за ними, споткнувшись о медь порога, выпрыгнул рыжий круглый мужчина с брюшком, воинственно закрученными усами, в костюме альпиниста и в шляпе с зеленым пером.
Запоздалый грузовик прошел по улице Герцена, колыхнув старые стены института.
Плоская стеклянная чашечка с пинцетами звякнула
на столе. Профессор побледнел и занес руки над микроскопом так, словно мать над дитятей, которому угрожает опасность. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы Персиков двинул винт, о нет, он боялся уже, чтобы какая-нибудь посторонняя сила не вытолкнула из поля зрения того, что он увидал.