Неточные совпадения
Туго застегнутый в длинненький,
ниже колен, мундирчик, Дронов похудел, подобрал живот и, гладко остриженный, стал похож
на карлика-солдата. Разговаривая с Климом, он распахивал полы мундира, совал руки в карманы, широко раздвигал ноги и, вздернув розовую пуговку носа, спрашивал...
Вначале ее восклицания показались Климу восклицаниями удивления или обиды. Стояла она спиною к нему, он не видел ее лица, но в следующие секунды понял, что она говорит с яростью и хотя не громко,
на низких нотах, однако способна оглушительно закричать, затопать ногами.
В соседней комнате суетились — Лидия в красной блузе и черной юбке и Варвара в темно-зеленом платье. Смеялся невидимый студент Маракуев. Лидия казалась
ниже ростом и более, чем всегда, была похожа
на цыганку. Она как будто пополнела, и ее тоненькая фигурка утратила бесплотность. Это беспокоило Клима; невнимательно слушая восторженные излияния дяди Хрисанфа, он исподлобья, незаметно рассматривал Диомидова, бесшумно шагавшего из угла в угол комнаты.
Пузатый комод и
на нем трюмо в форме лиры, три неуклюжих стула, старенькое
на низких ножках кресло у стола, под окном, — вот и вся обстановка комнаты. Оклеенные белыми обоями стены холодны и голы, только против кровати — темный квадрат небольшой фотографии: гладкое, как пустота, море, корма баркаса и
на ней, обнявшись, стоят Лидия с Алиной.
Молодцеватый Маракуев и другой студент, отличный гитарист Поярков, рябой, длинный и чем-то похожий
на дьячка, единодушно ухаживали за Варварой, она трагически выкатывала
на них зеленоватые глаза и, встряхивая рыжеватыми волосами, старалась говорить
низкими нотами, под Ермолову, но иногда, забываясь, говорила в нос, под Савину.
Рядом с рельсами, несколько
ниже насыпи, ослепительно сияло
на солнце здание машинного отдела, построенное из железа и стекла, похожее формой
на огромное корыто, опрокинутое вверх дном; сквозь стекла было видно, что внутри здания медленно двигается сборище металлических чудовищ, толкают друг друга пленные звери из железа.
В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, — наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь, посмотрел
на людей, сидевших под
низким, закопченным потолком необширной комнаты; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами смотрел
на женщину, сидевшую у окна; женщина читала письмо,
на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка книг в ремнях.
Глаза его, в которых застыл тупой испуг, его
низкий лоб, густые волосы, обмазавшие череп его, как смола, тяжелая челюсть, крепко сжатые губы — все это крепко въелось в память Самгина, и
на следующих процессах он уже в каждом подсудимом замечал нечто сходное с отцеубийцей.
Был он
ниже среднего роста, очень худенький, в блузе цвета осенних туч и похожей
на блузу Льва Толстого; он обладал лицом подростка, у которого преждевременно вырос седоватый клинушек бороды; его черненькие глазки неприятно всасывали Клима, лицо украшал остренький нос и почти безгубый ротик, прикрытый белой щетиной негустых усов.
Впереди его и несколько
ниже, в кустах орешника, появились две женщины, одна — старая, сутулая, темная, как земля после дождя; другая — лет сорока, толстуха, с большим, румяным лицом. Они сели
на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают сказки...
«Как неловко и брезгливо сказала мать: до этого», — подумал он, выходя
на двор и рассматривая флигель; показалось, что флигель отяжелел, стал
ниже, крыша старчески свисла к земле. Стены его излучали тепло, точно нагретый утюг. Клим прошел в сад, где все было празднично и пышно, щебетали птицы,
на клумбах хвастливо пестрели цветы. А солнца так много, как будто именно этот сад был любимым его садом
на земле.
Самгин, сделав равнодушное лицо, молча злился, возражать редактору он не хотел, считая это
ниже своего достоинства.
На улицу вышли вместе, там редактор, протянув руку Самгину, сказал...
— Затем выбегает в соседнюю комнату, становится
на руки, как молодой негодяй, ходит
на руках и сам
на себя в
низок зеркала смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого, говорит, я вам объяснить не могу, но такая у меня примета и привычка, чтобы после успеха в деле пожить минуточку вниз головою».
Красный огонек угольной лампочки освещал полотнище ворот, висевшее
на одной петле, человека в тулупе, с медной пластинкой
на лбу, и еще одного,
ниже ростом, тоже в тулупе и похожего
на копну сена.
Это было сделано удивительно быстро и несерьезно, не так, как
на том берегу; Самгин, сбоку, хорошо видел, что штыки торчали неровно, одни — вверх, другие —
ниже, и очень мало таких, которые, не колеблясь, были направлены прямо в лица людей.
— Ки-ки! — выкрикивали
низкие голоса, а высокие, притопывая, пристукивая, чеканили
на плясовой мотив...
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило
на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест
на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую руку в небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и
ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы.
На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор...
Самгина подбросило, поставило
на ноги. Все стояли, глядя в угол, там возвышался большой человек и пел, покрывая нестройный рев сотни людей. Лютов, обняв Самгина за талию, прижимаясь к нему, вскинул голову, закрыв глаза, источая из выгнутого кадыка тончайший визг; Клим хорошо слышал
низкий голос Алины и еще чей-то, старческий, дрожавший.
Здесь — все другое, все фантастически изменилось, даже тесные улицы стали неузнаваемы, и непонятно было, как могут они вмещать это мощное тело бесконечной, густейшей толпы? Несмотря
на холод октябрьского дня,
на злые прыжки ветра с крыш домов, которые как будто сделались
ниже, меньше, — кое-где форточки, даже окна были открыты, из них вырывались, трепетали над толпой красные куски материи.
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная масса красных лент, венков, цветов — как будто поднялся выше; можно было вообразить, что его держат не
на плечах, а
на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и в серый воздух, под
низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша «
На смерть героя».
— Ну вот, хоть один умный человек нашелся, — сквозь зубы,
низким голосом заговорила она. — Ты, Клим, проводишь меня
на кладбище. А ты, Лютов, не ходи! Клим и Макаров пойдут. — Слышишь?
Человек был небольшой, тоненький, в поддевке и ярко начищенных сапогах, над его
низким лбом торчала щетка черных, коротко остриженных волос,
на круглом бритом лице топырились усы — слишком большие для его лица, говорил он звонко и капризно.
Из-за угла дома гуськом, один за другим, вышли мужики; лысый сел
на ступень
ниже Самгина, улыбнулся ему и звонко сказал...
Марина посмотрела
на него, улыбаясь, хотела что-то сказать, но вошли Безбедов и Турчанинов; Безбедов — в дворянском мундире и брюках, в туфлях
на босых ногах, — ему удалось причесать лохматые волосы почти гладко, и он казался менее нелепым — осанистым, серьезным; Турчанинов, в поддевке и резиновых галошах, стал
ниже ростом, тоньше, лицо у него было несчастное. Шаркая галошами, он говорил, не очень уверенно...
Напрягая зрение, он различил высоко под потолком лампу, заключенную в черный колпак, —
ниже, под лампой, висело что-то неопределенное, похожее
на птицу с развернутыми крыльями, и это ее тень лежала
на воде.
Пивная пена висела
на бороде и усах, уныло опущенных
ниже подбородка, — можно было вообразить, что пенятся слова Долганова.
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается в холод какой-то пустоты, в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла,
на месте ее величественно встала Алина, вся в белом, точно мраморная. Несколько секунд она стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно
низким голосом она сказала...
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула головой
на тихое «Мерси, мадам!» и
низкий поклон гарсона. — Я не в ладу, не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают, в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших волосах, отметил, что щеки стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка уже не идет, лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит
на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой
ниже пояса.
Чем дальше, тем
ниже, беднее становились кресты, и меньше было их, наконец пришли
на место, где почти совсем не было крестов и рядом одна с другой было выковыряно в земле четыре могилы.
Голос у нее
низкий, глуховатый, говорила она медленно, не то — равнодушно, не то — лениво.
На ее статной фигуре — гладкое, модное платье пепельного цвета, обильные, темные волосы тоже модно начесаны
на уши и некрасиво подчеркивают высоту лба. Да и все
на лице ее подчеркнуто: брови слишком густы, темные глаза — велики и, должно быть, подрисованы, прямой острый нос неприятно хрящеват, а маленький рот накрашен чересчур ярко.
На первый взгляд он показался
ниже товарищей, но это потому, что был очень широк в плечах.
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой головой, в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая глаза цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож был
на военного в чине не
ниже полковника.
Самгину показалось, что обойщик Прахов даже присел, а люди, стоявшие почти вплоть к оратору, но
на ступень
ниже его, пошатнулись, а человек в перчатках приподнял воротник пальто, спрятал голову, и плечи его задрожали, точно он смеялся.