Неточные совпадения
Хорошие
наши люди в этом
деле — ни при чем.
— Учу я, господин, вполне согласно с наукой и сочинениями Льва Толстого, ничего вредного в моем поучении не содержится. Все очень просто: мир этот,
наш, весь —
дело рук человеческих; руки
наши — умные, а башки — глупые, от этого и горе жизни.
— Будучи несколько, — впрочем, весьма немного, — начитан и зная Европу, я нахожу, что в лице интеллигенции своей Россия создала нечто совершенно исключительное и огромной ценности.
Наши земские врачи, статистики, сельские учителя, писатели и вообще духовного
дела люди — сокровище необыкновенное…
— Вспомните-ко вчерашний
день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно на земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему народу
нашему ножку подставляет.
— В записках местного жителя Афанасия Дьякова, частию опубликованных мною в «Губернских ведомостях», рассказано, что швед пушкарь Егор — думать надо Ингвар, сиречь, упрощенно, Георг — Игорь, — отличаясь смелостью характера и простотой души, сказал Петру Великому, когда суровый государь этот заглянул проездом в город
наш: «Тебе, царь, кузнечному да литейному
делу выучиться бы, в деревянном царстве твоем плотников и без тебя довольно есть».
Как-то утром хмурого
дня Самгин, сидя дома, просматривал «
Наш край» — серый лист очень плохой бумаги, обрызганный черным шрифтом. Передовая статья начиналась словами...
Кончив экзамены, Самгин решил съездить
дня на три домой, а затем — по Волге на Кавказ. Домой ехать очень не хотелось; там Лидия, мать, Варавка, Спивак — люди почти в равной степени тяжелые, не нужные ему. Там «
Наш край», Дронов, Иноков — это тоже мало приятно. Случай указал ему другой путь; он уже укладывал вещи, когда подали телеграмму от матери.
— Вот вы пишете: «Двух станов не боец» — я не имею желания быть даже и «случайным гостем» ни одного из них», — позиция совершенно невозможная в
наше время! Запись эта противоречит другой, где вы рисуете симпатичнейший образ старика Козлова, восхищаясь его знанием России, любовью к ней. Любовь, как вера, без
дел — мертва!
— Происшествия — пустяки; тут до Тарасовки не боле полутора верст, а там кузнец
дела наши поправит в тую же минуту. Вы, значит, пешечком дойдете. Н-но, уточки, — весело сказал он лошадям, попятив их.
— Вы подумайте — насколько безумное это занятие при кратком сроке жизни
нашей! Ведь вот какая штука, ведь жизни человеку в обрез дано. И все больше людей живет так, что все
дни ихней жизни — постные пятницы. И — теснота! Ни вору, ни честному — ногу поставить некуда, а ведь человек желает жить в некотором просторе и на твердой почве. Где она, почва-то?
— Передайте, пожалуйста, супруге мою сердечную благодарность за ласку. А уж вам я и не знаю, что сказать за вашу… благосклонность. Странное
дело, ей-богу! — негромко, но с упреком воскликнул он. — К
нашему брату относятся, как, примерно, к собакам, а ведь мы тоже, знаете… вроде докторов!
— Почтеннейший страховых
дел мастер, — вот забавная штука: во всех диких мыслях скрыта некая доза истины! Пилат, болван, должен бы знать: истина — игра дьявола! Вот это и есть прародительница всех
наших истин, первопричина идиотской, тревожной бессонницы всех умников. Плохо спишь?
— Выбираем ненужное, — на баррикаду
нашу, — сказала она просто, как о
деле обычном, житейском, и, отвернувшись, прибавила с упреком: — Вам бы, одному-то, не гулять, Варюша беспокоится…
— Экзаменуете меня, что ли? Я же не идиот все-таки! Дума — горчич-ник на шею, ее
дело — отвлекать прилив крови к мозгу, для этого она и прилеплена в сумасбродную
нашу жизнь! А кадеты играют на бунт. Налогов не платить! Что же, мне спичек не покупать, искрами из глаз огонь зажигать, что ли?
— Годится, на всякий случай, — сухо откликнулась она. — Теперь — о
делах Коптева, Обоимовой. Предупреждаю:
дела такие будут повторяться. Каждый член
нашей общины должен, посмертно или при жизни, — это в его воле, — сдавать свое имущество общине. Брат Обоимовой был член
нашей общины, она — из другой, но недавно ее корабль соединился с моим. Вот и все…
—
Наша страна,
наша прекрасная Франция, беззаветно любимая нами, служит
делу освобождения человечества. Но надо помнить, что свобода достигается борьбой…
— Я деловой человек, а это все едино как военный. Безгрешных
дел на свете — нет. Прудоны и Марксы доказали это гораздо обстоятельней, чем всякие отцы церкви, гуманисты и прочие… безграмотные души. Ленин совершенно правильно утверждает, что сословие
наше следует поголовно уничтожить. Я сказал — следует, однако ж не верю, что это возможно. Вероятно, и Ленин не верит, а только стращает. Вы как думаете о Ленине-то?
— В
нашей воле отойти ото зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных
дел мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою.
Наш хлебопашец, кормилец
наш, покорно следует…
— Столыпина я одобряю; он затеял
дело доброе,
дело мудрое. Накормить лучших людей — это уже политика европейская. Все ведь в жизни
нашей строится на отборе лучшего, — верно?
После своего выступления под Новый год он признал себя обязанным читать социалистическую прессу и хотя с натугой, но более или менее аккуратно просматривал газеты: «
Наша заря», «
Дело жизни», «Звезда», «Правда».
— Мы почти уже колония. Металлургия
наша на 67 процентов в руках Франции, в
деле судостроения французский капитал имеет 77 процентов. Основной капитал всех банков
наших 585 миллионов, а иностранного капитала в них 434; в этой — последней — сумме 232 миллиона — французских.
Дела наши очевидные беззаконные, как сказано жандармом.
А уж ежели мы, ваше благородие, от
дела нашего откачнулись в сторону и время у вас до завтра много…
— Давно гляжу на вас, оттуда вон, — сидит человек однолично, думает про
наши несчастливые
дела…
— «И хлопочи об наследстве по дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то скажу не
наша воля, бог дал, бог взял, а ты первое
дело сохраняй мельницу и обязательно поправь крылья к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай, коли он попал, так пусть работает сукин сын коли черт его толкнул против нас». Вот! — сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
— Скляночку-то Тагильский подарил. Наврали газеты, что он застрелился, с месяц тому назад братишка Хотяинцева, офицер, рассказывал, что случайно погиб на фронте где-то. Интересный он был. Подсчитал, сколько стоит аппарат
нашего самодержавия и французской республики, — оказалось: разница-то невелика, в этом
деле франк от рубля не на много отстал. На республике не сэкономишь.
— Дунаев, приятель мой, метранпаж, уговаривал меня: «Перестаньте канителиться, почитайте, поучитесь, займитесь
делом рабочего класса,
нашим большевистским
делом».
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за
дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче
наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в
день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на
днях, когда зашел было в класс
наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Унтер-офицерша. По ошибке, отец мой! Бабы-то
наши задрались на рынке, а полиция не подоспела, да и схвати меня. Да так отрапортовали: два
дни сидеть не могла.
За Климом —
наши странники // (Им
дело до всего):
Пошли порядки старые! // Последышу-то
нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни
день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А
наша полоса!