Неточные совпадения
Но этот
народ он не считал тем, настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют стихи, которого все
любят, жалеют и единодушно желают ему счастья.
— Наш
народ — самый свободный на земле. Он ничем не связан изнутри. Действительности — не
любит. Он — штучки
любит, фокусы. Колдунов и чудодеев. Блаженненьких. Он сам такой — блаженненький. Он завтра же может магометанство принять — на пробу. Да, на пробу-с! Может сжечь все свои избы и скопом уйти в пустыни, в пески, искать Опоньское царство.
— Я верю, что он искренно
любит Москву,
народ и людей, о которых говорит. Впрочем, людей, которых он не
любит, — нет на земле. Такого человека я еще не встречала. Он — несносен, он обладает исключительным уменьем говорить пошлости с восторгом, но все-таки… Можно завидовать человеку, который так… празднует жизнь.
— Вот вы устраиваете какой-то общий союз студентов, а он вот не боится вас. Он уж знает, что
народ не
любит студентов.
— Я, знаете, не
люблю скопления
народа.
— Незлобивый
народ забыл об этом. Даже Иноков, который
любит говорить о неприятном, — забыл.
—
Народ у нас смиренный, он сам бунтовать не
любит, — внушительно сказал Козлов. — Это разные господа, вроде инородца Щапова или казачьего потомка Данилы Мордовцева, облыжно приписывают русскому мужику пристрастие к «политическим движениям» и враждебность к государыне Москве. Это — сущая неправда, — наш
народ казаки вовлекали в бунты. Казак Москву не терпит. Мазепа двадцать лет служил Петру Великому, а все-таки изменил.
— И спорт надобно поощрять, особенно — бокс,
народ у нас
любит драться…
— Он играл в преферанс, а думал о том, что английский
народ глупеет от спорта; это волновало его, и он всегда проигрывал. Но ему
любили за то, что проигрывал, и — не в карты — он выигрывал. Такой он был… смешной, смешной!
— Тогда я не знал еще, что Катин — пустой человек. И что он
любит не
народ, а — писать о нем
любит. Вообще — писатели наши…
— Нет, — говорил он без печали, без досады. — Здесь трудно человеку место найти. Никуда не проникнешь.
Народ здесь, как пчела, — взятки
любит, хоть гривенник, а — дай! Весьма жадный
народ.
— Рабочий
народ очень
любит батюшку, очень! Принесли еще новость: Гапон — жив, его ищет полиция, за поимку обещано вознаграждение.
— Ну да, я — преувеличенный! — согласился Депсамес, махнув на Брагина рукой. — Пусть будет так! Но я вам говорю, что мыши
любят русскую литературу больше, чем вы. А вы
любите пожары, ледоходы, вьюги, вы бежите на каждую улицу, где есть скандал. Это — неверно? Это — верно! Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное время. Вы — самый страшный
народ на земле…
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут!
Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас живут. Союзы тайные заводят… Трудно, знаете, с рабочим
народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
— Отечество в опасности, — вот о чем нужно кричать с утра до вечера, — предложил он и продолжал говорить, легко находя интересные сочетания слов. — Отечество в опасности, потому что
народ не
любит его и не хочет защищать. Мы искусно писали о
народе, задушевно говорили о нем, но мы плохо знали его и узнаем только сейчас, когда он мстит отечеству равнодушием к судьбе его.
Точно так же, как он любил и хвалил деревенскую жизнь в противоположность той, которой он не любил, точно так же и
народ любил он в противоположность тому классу людей, которого он не любил, и точно так же он знал народ, как что-то противоположное вообще людям.
Неточные совпадения
Сергей Иванович говорил, что он
любит и знает
народ и часто беседовал с мужиками, что̀ он умел делать хорошо, не притворяясь и не ломаясь, и из каждой такой беседы выводил общие данные в пользу
народа и в доказательство, что знал этот
народ.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о
народе, и на вопрос, знает ли он
народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос,
любит ли он
народ.
Но
любить или не
любить народ, как что-то особенное, он не мог, потому что не только жил с
народом, не только все его интересы были связаны с
народом, но он считал и самого себя частью
народа, не видел в себе и
народе никаких особенных качеств и недостатков и не мог противопоставлять себя
народу.
Разумеется, как добрый человек, он больше
любил, чем не
любил людей, а потому и
народ.
Константин Левин, если б у него спросили,
любит ли он
народ, решительно не знал бы, как на это ответить.