Неточные совпадения
Утомленная муками родов, Вера Петровна не ответила. Муж на минуту задумался, устремив голубиные глаза свои
в окно,
в небеса, где облака, изорванные ветром,
напоминали и ледоход на реке, и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым пальцем...
Он снова молчал, как будто заснув с открытыми глазами. Клим видел сбоку фарфоровый, блестящий белок, это
напомнило ему мертвый глаз доктора Сомова. Он понимал, что, рассуждая о выдумке, учитель беседует сам с собой, забыв о нем, ученике. И нередко Клим ждал, что вот сейчас учитель скажет что-то о матери, о том, как он
в саду обнимал ноги ее. Но учитель говорил...
Но иногда рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он говорил так много, долго и непонятно, что Климу нужно было кашлянуть, ударить каблуком
в пол, уронить книгу и этим
напомнить учителю о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
Почти
в каждом учителе Клим открывал несимпатичное и враждебное ему, все эти неряшливые люди
в потертых мундирах смотрели на него так, как будто он был виноват
в чем-то пред ними. И хотя он скоро убедился, что учителя относятся так странно не только к нему, а почти ко всем мальчикам, все-таки их гримасы
напоминали ему брезгливую мину матери, с которой она смотрела
в кухне на раков, когда пьяный продавец опрокинул корзину и раки, грязненькие, суховато шурша, расползлись по полу.
В один из тех теплых, но грустных дней, когда осеннее солнце, прощаясь с обедневшей землей, как бы хочет
напомнить о летней, животворящей силе своей, дети играли
в саду. Клим был более оживлен, чем всегда, а Борис настроен добродушней. Весело бесились Лидия и Люба, старшая Сомова собирала букет из ярких листьев клена и рябины. Поймав какого-то запоздалого жука и подавая его двумя пальцами Борису, Клим сказал...
Клим чувствовал себя нехорошо, смятенно; раскрашенная река
напоминала ему гибель Бориса,
в памяти назойливо звучало...
— Рыжий
напоминает мне тарантула. Я не видал этого насекомого, но
в старинной «Естественной истории» Горизонтова сказано: «Тарантулы тем полезны, что, будучи настояны
в масле, служат лучшим лекарством от укусов, причиняемых ими же».
Он хотел зажечь лампу, встать, посмотреть на себя
в зеркало, но думы о Дронове связывали, угрожая какими-то неприятностями. Однако Клим без особенных усилий подавил эти думы,
напомнив себе о Макарове, его угрюмых тревогах, о ничтожных «Триумфах женщин», «рудиментарном чувстве» и прочей смешной ерунде, которой жил этот человек. Нет сомнения — Макаров все это выдумал для самоукрашения, и, наверное, он втайне развратничает больше других. Уж если он пьет, так должен и развратничать, это ясно.
— Но ведь Макаров тоже будет
в московском университете, —
напомнил Клим.
Вера Петровна, посмотрев на дорогу
в сторону леса,
напомнила...
За рекою, над гладко обритой землей, опрокинулась получашей розоватая пустота,
напоминая почему-то об игрушечном, чистеньком домике, о людях
в нем.
В стекле он видел отражение своего лица, и, хотя черты расплылись, оно все-таки
напоминало сухое и важное лицо матери.
Осторожно перекинулись незначительными фразами. Маргарита
напомнила ему, что он поступил с нею невежливо. Шли медленно, она смотрела на него искоса, надув губы, хмурясь; он старался говорить с нею добродушно, заглядывал
в глаза ее ласково и соображал: как внушить ей, чтоб она пригласила его к себе?
И, пошевелив красными ушами, ткнул пальцем куда-то
в угол, а по каменной лестнице, окрашенной
в рыжую краску, застланной серой с красной каемкой дорожкой, воздушно спорхнула маленькая горничная
в белом переднике. Лестница
напомнила Климу гимназию, а горничная — фарфоровую пастушку.
Оживление Дмитрия исчезло, когда он стал расспрашивать о матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь,
в голове тяжесть. Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый туман за окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа,
напоминал о старой нотной бумаге. Сквозь туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
Над столом мелькали обезьяньи лапки старушки, безошибочно и ловко передвигая посуду, наливая чай, не умолкая шелестели ее картавые словечки, — их никто не слушал. Одетая
в сукно мышиного цвета, она тем более
напоминала обезьяну. По морщинам темненького лица быстро скользили легкие улыбочки. Клим нашел улыбочки хитрыми, а старуху неестественной. Ее говорок тонул
в грубоватом и глупом голосе Дмитрия...
Дмитрий
напоминал сам себе, глядя
в потолок...
Она уже не шептала, голос ее звучал довольно громко и был насыщен гневным пафосом. Лицо ее жестоко исказилось,
напомнив Климу колдунью с картинки из сказок Андерсена. Сухой блеск глаз горячо щекотал его лицо, ему показалось, что
в ее взгляде горит чувство злое и мстительное. Он опустил голову, ожидая, что это странное существо
в следующую минуту закричит отчаянным криком безумной докторши Сомовой...
Клим замолчал, найдя его изумление, смех и жест — глупыми. Он раза два видел на столе брата нелегальные брошюры; одна из них говорила о том, «Что должен знать и помнить рабочий», другая «О штрафах». Обе — грязненькие, измятые, шрифт местами
в черных пятнах, которые
напоминали дактилоскопические оттиски.
Оранжевое пятно на ширме
напоминало о вечернем солнце, которое упрямо не хочет спрятаться
в облаках. Время как будто остановилось
в недоумении, нерешительном и близком скуке.
Нехаева,
в белом и каком-то детском платье, каких никто не носил, морщила нос, глядя на обилие пищи, и осторожно покашливала
в платок. Она чем-то
напоминала бедную родственницу, которую пригласили к столу из милости. Это раздражало Клима, его любовница должна быть цветистее, заметней. И ела она еще более брезгливо, чем всегда, можно было подумать, что она делает это напоказ, назло.
Из окна своей комнаты Клим видел за крышами угрожающе поднятые
в небо пальцы фабричных труб; они
напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова,
напоминали остролицего рабочего, который по праздникам таинственно, с черной лестницы, приходил к брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню, с лицом татарки, изредка посещавшую брата.
Александровская колонна неприятно
напоминала фабричную трубу, из которой вылетел бронзовый ангел и нелепо застыл
в воздухе, как бы соображая, куда бросить крест.
— Ты
в те дни был ненормален, — спокойно
напомнил Клим. — Мысль о бесцельности бытия все настойчивее тревожит людей.
Все это возбуждало
в Климе чувство протеста, сознание необходимости самообороны, и это сознание,
напоминая о Макарове, диктовало...
— Знакома я с ним шесть лет, живу второй год, но вижу редко, потому что он все прыгает во все стороны от меня. Влетит, как шмель, покружится, пожужжит немножко и вдруг: «Люба, завтра я
в Херсон еду». Merci, monsieur. Mais — pourquoi? [Благодарю вас. Но — зачем? (франц.)] Милые мои, — ужасно нелепо и даже горестно
в нашей деревне по-французски говорить, а — хочется! Вероятно, для углубления нелепости хочется, а может, для того, чтоб
напомнить себе о другом, о другой жизни.
Он шел встречу ветра по главной улице города, уже раскрашенной огнями фонарей и магазинов; под ноги ему летели клочья бумаги, это
напомнило о письме, которое Лидия и Алина читали вчера,
в саду,
напомнило восклицание Алины...
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него, на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров,
в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на песке у ног девиц,
напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
Бумажный сор
в комнатах флигеля
напомнил Климу о писателе Катине, а Спивак, бегло осмотрев их, сказала...
Большой колокол
напомнил Климу Голову богатыря из «Руслана», а сутулый попик,
в светлой пасхальной рясе, седовласый, с бронзовым лицом, был похож на волшебника Финна.
— Я сказал: не надо, — тихо
напомнил Туробоев, взглянув
в его лицо, измятое обильными морщинами.
Офицер настроен к молодежи очень благожелательно, но говорит: «Войдите
в наше положение, ведь не можем же мы воспитывать революционеров!» И
напомнил мне, что
в восемьдесят первом году именно революционеры погубили конституцию.
Клим Самгин попытался успокоиться,
напомнив себе, что,
в сущности, у него есть стержень: это его честное отношение к себе самому.
За этой отчужденностью мнений ее Самгин подозревал какие-то твердые решения, но
в ней не чувствовалось ничего, что
напоминало бы о хладнокровном любопытстве Туробоева.
Ездили на рослых лошадях необыкновенно большие всадники
в шлемах и латах; однообразно круглые лица их казались каменными; тела, от головы до ног,
напоминали о самоварах, а ноги были лишние для всадников.
Не отрывая глаз от медного ободка трубы, Самгин очарованно смотрел. Неисчислимая толпа
напоминала ему крестные хода́, пугавшие его
в детстве, многотысячные молебны чудотворной иконе Оранской божией матери; сквозь поток шума звучал
в памяти возглас дяди Хрисанфа...
В эту минуту и явилась Лидия,
в странном, золотистого цвета халатике, который
напомнил Климу одеяния женщин на картинах Габриэля Росетти.
Блестела золотая парча, как ржаное поле
в июльский вечер на закате солнца; полосы глазета
напоминали о голубоватом снеге лунных ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он побывал
в отделе живописи, где «объясняющий господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными рукою величайшего из художников — божьей рукой».
Клим, не ответив, улыбнулся; его вдруг рассмешила нелепо изогнутая фигура тощего человека
в желтой чесунче, с желтой шляпой
в руке, с растрепанными волосами пенькового цвета; красные пятна на скулах его
напоминали о щеках клоуна.
Но из двери ресторана выскочил на террасу огромной черной птицей Иноков
в своей разлетайке,
в одной руке он держал шляпу, а другую вытянул вперед так, как будто
в ней была шпага. О шпаге Самгин подумал потому, что и неожиданным появлением своим и всею фигурой Иноков
напомнил ему мелодраматического героя дон-Цезаря де-Базан.
Брякали ножи, вилки, тарелки; над спинкой дивана возвышался жирный,
в редких волосах затылок врага Варавки, подрядчика строительных работ Меркулова, затылок
напоминал мясо плохо ощипанной курицы. Напротив подрядчика сидел епархиальный архитектор Дианин, большой и бородатый, как тот арестант
в кандалах, который, увидав Клима
в окне, крикнул товарищу своему...
— Наивно, Варек, — сказал Маракуев, смеясь, и
напомнил о пензенском попе Фоме, пугачевце, о патере Александре Гавацци, но, когда начал о духовенстве эпохи крестьянских войн
в Германии, — Варвара капризно прервала его поучительную речь...
Ленивенький Тагильский
напоминал Самгину брата Дмитрия тем, что служил для своих друзей памятной книжкой, где записаны
в хорошем порядке различные цифры и сведения.
Прейс молчал, бесшумно барабаня пальцами по столу. Он был вообще малоречив дома, высказывался неопределенно и не
напоминал того умелого и уверенного оратора, каким Самгин привык видеть его у дяди Хрисанфа и
в университете, спорящим с Маракуевым.
В первые минуты Самгину показалось, что она стала милее и что поездка за границу сделала ее еще более русской; ее светлые голубые глаза, румяные щеки, толстая коса льняного цвета и гладко причесанная голова
напоминали ему крестьянских девушек.
В ней не осталось почти ничего, что
напоминало бы девушку, какой она была два года тому назад, — девушку, которая так бережно и гордо несла по земле свою красоту. Красота стала пышнее, ослепительней, движения Алины приобрели ленивую грацию, и было сразу понятно — эта женщина знает: все, что бы она ни сделала, — будет красиво.
В сиреневом шелке подкладки рукавов блестела кожа ее холеных рук и, несмотря на лень ее движений, чувствовалась
в них размашистая дерзость. Карие глаза улыбались тоже дерзко.
Вошла Лидия, одетая
в необыкновенный халатик оранжевого цвета, подпоясанный зеленым кушаком. Волосы у нее были влажные, но от этого шапка их не стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось,
в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной
напоминала слишком яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от дыма, она взяла чашку чая, вылила чай
в полоскательницу и сказала...
Клим Самгин смял бумажку, чувствуя желание обругать Любашу очень крепкими словами. Поразительно настойчива эта развязная девица
в своем стремлении запутать его
в ее петли, затянуть
в «деятельность». Он стоял у двери, искоса разглядывая бесцеремонного гостя. Человек этот
напомнил ему одного из посетителей литератора Катина, да и вообще Долганов имел вид существа, явившегося откуда-то «из мрака забвения».
По улице Самгин шел согнув шею, оглядываясь, как человек, которого ударили по голове и он ждет еще удара. Было жарко, горячий ветер плутал по городу, играя пылью, это
напомнило Самгину дворника, который нарочно сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало
в памяти восклицание каторжника...
Людей такого типа Дунаев
напоминал Климу и улыбочкой
в зрачках глаз, которая как бы говорила...