Лютов видел, как еще двое людей стали поднимать гроб на плечо Игната, но человек в полушубке оттолкнул их, а перед Игнатом очутилась Алина; обеими руками, сжав кулаки, она ткнула Игната в лицо, он мотнул головою, покачнулся и медленно опустил гроб на землю. На какой-то
момент люди примолкли. Мимо Самгина пробежал Макаров, надевая кастет на пальцы правой руки.
Неточные совпадения
Не забывая пасхальную ночь в Петербурге, Самгин пил осторожно и ждал самого интересного
момента, когда хорошо поевшие и в меру выпившие
люди, еще не успев охмелеть, говорили все сразу. Получалась метель слов, забавная путаница фраз...
Он почти всегда безошибочно избирал для своего тоста
момент, когда зрелые
люди тяжелели, когда им становилось грустно, а молодежь, наоборот, воспламенялась. Поярков виртуозно играл на гитаре, затем хором пели окаянные русские песни, от которых замирает сердце и все в жизни кажется рыдающим.
А в следующий
момент подумал, что если он так одинок, то это значит, что он действительно исключительный
человек. Он вспомнил, что ощущение своей оторванности от
людей было уже испытано им у себя в городе, на паперти церкви Георгия Победоносца; тогда ему показалось, что в одиночестве есть нечто героическое, возвышающее.
С этого
момента Самгину стало казаться, что у всех запасных открытые рты и лица
людей, которые задыхаются. От ветра, пыли, бабьего воя, пьяных песен и непрерывной, бессмысленной ругани кружилась голова. Он вошел на паперть церкви; на ступенях торчали какие-то однообразно-спокойные
люди и среди них старичок с медалью на шее, тот, который сидел в купе вместе с Климом.
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот
момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую руку в небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились
люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор...
И не спеша,
люди, окружавшие Самгина, снова пошли в Леонтьевский, оглядываясь, как бы ожидая, что их позовут назад; Самгин шел, чувствуя себя так же тепло и безопасно, как чувствовал на Выборгской стороне Петербурга. В общем он испытывал удовлетворение
человека, который, посмотрев репетицию, получил уверенность, что в пьесе нет
моментов, терзающих нервы, и она может быть сыграна очень неплохо.
— Ну, если б не стыдно было, так вы — не говорили бы на эту тему, — сказал Самгин. И прибавил поучительно: —
Человек беспокоится потому, что ищет себя. Хочет быть самим собой, быть в любой
момент верным самому себе. Стремится к внутренней гармонии.
Самгин слушал равнодушно, ожидая
момента, когда удобно будет спросить о Марине. О ней думалось непрерывно, все настойчивее и беспокойней. Что она делает в Париже? Куда поехала? Кто для нее этот
человек?
Открыв глаза, он увидал лицо свое в дыме папиросы отраженным на стекле зеркала; выражение лица было досадно неумное, унылое и не соответствовало серьезности
момента: стоит
человек, приподняв плечи, как бы пытаясь спрятать голову, и через очки, прищурясь, опасливо смотрит на себя, точно на незнакомого.
Самгину подумалось, что настал
момент, когда можно бы заговорить с Бердниковым о Марине, но мешал Попов, — в его настроении было что-то напряженное, подстерегающее, можно было думать, что он намерен затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и говорит так много, почти непрерывно. Вот Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый
человек погладил ладонями бескостное лицо свое и заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
Был
момент нервной судороги в горле, и взрослый, почти сорокалетний
человек едва подавил малодушное желание заплакать от обиды.
Но чем более он присматривался к нянькину внуку, тем чаще являлись подозрения, что Дронов каждый данный
момент и во всех своих отношениях к
людям — человечишка неискренний.
Самгин, видя, что этот
человек прочно занял его место, — ушел; для того, чтоб покинуть собрание, он — как ему казалось — всегда находил
момент, который должен был вызвать в
людях сожаление: вот уходит от нас
человек, не сказавший главного, что он знает.
— Мы подождем критического момента, — говорил ротмистр, шагая среди них. — Когда нас вытурят вон, тогда мы и поищем норы для себя. А пока не стоит портить жизнь такими думами… В критические
моменты человек становится энергичнее… и если б жизнь, во всей ее совокупности, сделать сплошным критическим моментом, если б каждую секунду человек принужден был дрожать за целость своей башки… ей-богу, жизнь была бы более живой, люди более интересными!
Я упрекал папу, что он неправильно вел и ведет воспитание детей; что он воспитывал нас исключительно в правилах личной морали, — будь честен, не воруй, не развратничай; граждан он не считал нужным в нас воспитывать; не считал даже нужным раскрывать нам глаза на основное зло всей современной нашей жизни — самодержавие; что воспитывал в нас пай-мальчиков; что это антиморально говорить; „Сначала получи диплом, а потом делай то, что считаешь себя обязанным делать“: в каждый
момент человек обязан действовать так, как ему приказывает совесть, — пусть бы даже он сам десять лет спустя признал свои действия ошибочными.
Неточные совпадения
Этим
моментом нерешительности воспользовались
люди охранительной партии.
По убеждению его выходило, что это затмение рассудка и упадок воли охватывают
человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего
момента незадолго до совершения преступления; продолжаются в том же виде в самый
момент преступления и еще несколько времени после него, судя по индивидууму; затем проходят, так же как проходит всякая болезнь.
И так-то вот всегда у этих шиллеровских прекрасных душ бывает: до последнего
момента рядят
человека в павлиные перья, до последнего
момента на добро, а не на худо надеются; и хоть предчувствуют оборот медали, но ни за что себе заранее настоящего слова не выговорят; коробит их от одного помышления; обеими руками от правды отмахиваются, до тех самых пор, пока разукрашенный
человек им собственноручно нос не налепит.
На
человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в другой раз когда-то и где-то прожитой
момент. Во сне ли он видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает прошлого и наводит раздумье.
А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что
человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого
момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…