Неточные совпадения
Были
минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота,
пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
Доктора повели спать в мезонин, где жил Томилин. Варавка, держа его под мышки, толкал в спину головою, а отец
шел впереди с зажженной свечой. Но через
минуту он вбежал в столовую, размахивая подсвечником, потеряв свечу, говоря почему-то вполголоса...
Но это честное недоумение являлось ненадолго и только в те редкие
минуты, когда, устав от постоянного наблюдения над собою, он чувствовал, что
идет путем трудным и опасным.
Иван поднял руку медленно, как будто фуражка была чугунной; в нее насыпался снег, он так, со снегом, и надел ее на голову, но через
минуту снова снял, встряхнул и
пошел, отрывисто говоря...
Посидев еще
минуту, он встал и
пошел к двери не своей походкой, лениво шаркая ногами.
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько
минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
Смутно поняв, что начал он слишком задорным тоном и что слова, давно облюбованные им, туго вспоминаются, недостаточно легко
идут с языка, Самгин на
минуту замолчал, осматривая всех. Спивак, стоя у окна, растекалась по тусклым стеклам голубым пятном. Брат стоял у стола, держа пред глазами лист газеты, и через нее мутно смотрел на Кутузова, который, усмехаясь, говорил ему что-то.
И, захохотав дьявольски, исчез. Клим тоже усмехнулся, бездумно посидел еще несколько
минут и
пошел домой.
Посидев еще
минуты две, Клим простился и
пошел домой. На повороте дорожки он оглянулся: Дронов еще сидел на скамье, согнувшись так, точно он собирался нырнуть в темную воду пруда. Клим Самгин с досадой ткнул землю тростью и
пошел быстрее.
Как только зазвучали первые аккорды пианино, Клим вышел на террасу, постоял
минуту, глядя в заречье, ограниченное справа черным полукругом леса, слева — горою сизых облаков, за которые уже скатилось солнце. Тихий ветер ласково гнал к реке зелено-седые волны хлебов. Звучала певучая мелодия незнакомой, минорной пьесы. Клим
пошел к даче Телепневой. Бородатый мужик с деревянной ногой заступил ему дорогу.
Макаров, закинув руки за шею, минуту-две смотрел, как Лютов помогает Лидии
идти, отводя от ее головы ветки молодого сосняка, потом заговорил, улыбаясь Климу...
Он осторожно улыбнулся, обрадованный своим открытием, но еще не совсем убежденный в его ценности. Однако убедить себя в этом было уже не трудно; подумав еще несколько
минут, он встал на ноги, с наслаждением потянулся, расправляя усталые мускулы, и бодро
пошел домой.
Лидия не пришла пить чай, не явилась и ужинать. В течение двух дней Самгин сидел дома, напряженно ожидая, что вот, в следующую
минуту, Лидия придет к нему или позовет его к себе. Решимости самому
пойти к ней у него не было, и был предлог не ходить: Лидия объявила, что она нездорова, обед и чай подавали для нее наверх.
Он снова улыбался своей улыбочкой, как будто добродушной, но Самгин уже не верил в его добродушие. Когда рабочий ушел, он несколько
минут стоял среди комнаты, сунув руки в карманы, решая: следует ли
идти к Варваре? Решил, что
идти все-таки надобно, но он
пойдет к Сомовой, отнесет ей литографированные лекции Ключевского.
На улице
минуты две-три
шли молча; Самгин ожидал еще какой-нибудь выходки Тагильского и не ошибся...
Возвратясь в Москву, он остановился в меблированных комнатах, где жил раньше,
пошел к Варваре за вещами своими и был встречен самой Варварой. Жестом человека, которого толкнули в спину, она протянула ему руки, улыбаясь, выкрикивая веселые слова. На
минуту и Самгин ощутил, что ему приятна эта девица, смущенная несдержанным взрывом своей радости.
Так, с поднятыми руками, она и проплыла в кухню. Самгин, испуганный ее шипением, оскорбленный тем, что она заговорила с ним на ты, постоял
минуту и
пошел за нею в кухню. Она, особенно огромная в сумраке рассвета, сидела среди кухни на стуле, упираясь в колени, и по бурому, тугому лицу ее текли маленькие слезы.
—
Иди ко мне! Тебе — нехорошо? — тревожно и ласково спросила она, обнимая его, и через несколько
минут Самгин благодарно шептал ей.
Удовлетворив просьбу, Варвара предложила ему чаю, он благодарно и с достоинством сел ко столу, но через
минуту встал и
пошел по комнате, осматривая гравюры, держа руки в карманах брюк.
— Думаете — просто все? Служат люди в разных должностях, кушают, посещают трактиры, цирк, театр и — только? Нет, Варвара Кирилловна, это одна оболочка, скорлупа, а внутри — скука! Обыкновенность жизни это — фальшь и — до времени, а наступит разоблачающая
минута, и —
пошел человек вниз головою.
Наблюдая за человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает боль, и мысленно сближался с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в
минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг, от разума. Да, вот
пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
Клим Самгин, бросив на стол деньги, поспешно вышел из зала и через
минуту, застегивая пальто, стоял у подъезда ресторана. Три офицера, все с праздничными лицами,
шли в ногу, один из них задел Самгина и весело сказал...
В ту же
минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним — группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и
пошел, решив свернуть в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались в толпу, затискивали Самгина в средину ее и кричали в уши ему — ура! Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
Минут через двадцать писатель возвратился в зал; широкоплечий, угловатый, он двигался не сгибая ног, точно
шел на ходулях, — эта величественная, журавлиная походка придавала в глазах Самгина оттенок ходульности всему, что писатель говорил. Пройдя, во главе молодежи, в угол, писатель, вкусно и громко чмокнув, поправил пенсне, нахмурился, картинно, жестом хормейстера, взмахнул руками.
На Марсовом поле Самгин отстал от спутников и через несколько
минут вышел на Невский. Здесь было и теплее и все знакомо, понятно. Над сплошными вереницами людей плыл, хотя и возбужденный, но мягкий, точно как будто праздничный говор. Люди
шли в сторону Дворцовой площади, было много солидных, прилично, даже богато одетых мужчин, дам. Это несколько удивило Самгина; он подумал...
«Ну,
пойдем», — сказал он себе, быстро шагая в холод тьмы, а через
минуту мимо его пронеслась, далеко выбрасывая ноги, темная лошадь; в санках сидели двое. Самгин сокрушенно вздохнул.
Изредка, воровато и почти бесшумно, как рыба в воде, двигались быстрые, черные фигурки людей. Впереди кто-то дробно стучал в стекла, потом стекло, звякнув, раскололось, прозвенели осколки, падая на железо, взвизгнула и хлопнула калитка, встречу Самгина кто-то очень быстро
пошел и внезапно исчез, как бы провалился в землю. Почти в ту же
минуту из-за угла выехали пятеро всадников, сгрудились, и один из них испуганно крикнул...
Но
минутами его уверенность в конце тревожных событий исчезала, как луна в облаках, он вспоминал «господ», которые с восторгом поднимали «Дубинушку» над своими головами; явилась мысль, кого могут
послать в Государственную думу булочники, метавшие с крыши кирпичи в казаков, этот рабочий народ, вывалившийся на улицы Москвы и никем не руководимый, крестьяне, разрушающие помещичьи хозяйства?
Брагин пробивался вперед. Кумов давно уже исчез, толпа все
шла, и в
минуту Самгин очутился далеко от жены. Впереди его шагали двое, один — коренастый, тяжелый, другой — тощенький, вертлявый, он спотыкался и скороговоркой, возбужденным тенорком внушал...
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось о том, что в городе живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят, не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь город в страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего не нужно, который никому не сделал зла, быстро
идет по улице и знает, что его могут убить. В любую
минуту. Безнаказанно…
Как-то днем, в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым товарищем
послали посмотреть: что там?
Минут через двадцать чумазый привел его в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он сидел на табурете, весь бок был в крови, — казалось, что с бока его содрана кожа. По бледному лицу Лаврушки текли слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Турчанинов остался в доме, но
минут через пять догнал Самгина и
пошел рядом с ним, помахивая тросточкой, оглядываясь и жалобно говоря...
Не желая встречи с Безбедовым, Самгин
пошел в парк, а через несколько
минут, подходя к террасе дома, услыхал недоумевающие слова Турчанинова...
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с
минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших волосах, отметил, что щеки стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка уже не
идет, лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой ниже пояса.
Он недавно начал курить, и это очень не
шло к нему, — коротенький, круглый, он, с папиросой в зубах, напоминал о самоваре. И в эту
минуту, неловко закуривая, сморщив лицо, он продолжал...
«Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было
идти в суд, он оделся, взял портфель и через две-три
минуты стоял перед мальчиком, удивленный и уже несколько охлажденный, — на смуглом лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые глаза. Мальчик стоял, опустив балалайку, держа ее за конец грифа и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше ростом и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.
Поговорив еще
минуты три на эту тему, он предложил Самгину
пойти на совещание по организации министерской газеты.
— Да, мне захотелось посмотреть: кто
идет на смену нежному поэту Прекрасной Дамы, поэту «Нечаянной радости». И вот — видел. Но — не слышал. Не нашлось
минуты заставить его читать стихи.
— Эй, эй — Князев, — закричал Дронов и побежал вслед велосипедисту, с большой бородой, которую он вез на левом плече. Самгин
минуту подождал Ивана и
пошел дальше.