Неточные совпадения
Красивое
лицо ее бледнело, брови опускались; вскинув тяжелую, пышно причесанную голову, она спокойно смотрела выше
человека, который рассердил ее, и говорила что-нибудь коротенькое, простое.
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался
человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх
лицом на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы рук в рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос, подняв к потолку расколотую, медную бородку, не глядя на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными словами, но Дронов находил, что учитель говорит «из-под печки».
На чердаке, в старинном окованном железом сундуке, он открыл множество интересных, хотя и поломанных вещей: рамки для портретов, фарфоровые фигурки, флейту, огромную книгу на французском языке с картинами, изображающими китайцев, толстый альбом с портретами смешно и плохо причесанных
людей,
лицо одного из них было сплошь зачерчено синим карандашом.
По вечерам к ней приходил со скрипкой краснолицый, лысый адвокат Маков, невеселый
человек в темных очках; затем приехал на трескучей пролетке Ксаверий Ржига с виолончелью, тощий, кривоногий, с глазами совы на костлявом, бритом
лице, над его желтыми висками возвышались, как рога, два серых вихра.
Явно Дронов держался не только с учителями, но даже с некоторыми из учеников, сыновьями влиятельных
лиц, заискивающе, но сквозь его льстивые речи, заигрывающие улыбки постоянно прорывались то ядовитые, то небрежные словечки
человека, твердо знающего истинную цену себе.
Но говорила без досады, а ласково и любовно. На висках у нее появились седые волосы, на измятом
лице — улыбка
человека, который понимает, что он родился неудачно, не вовремя, никому не интересен и очень виноват во всем этом.
На его волосатом
лице маленькие глазки блестели оживленно, а Клим все-таки почему-то подозревал, что
человек этот хочет казаться веселее, чем он есть.
Там явился длинноволосый
человек с тонким, бледным и неподвижным
лицом, он был никак, ничем не похож на мужика, но одет по-мужицки в серый, домотканого сукна кафтан, в тяжелые, валяные сапоги по колено, в посконную синюю рубаху и такие же штаны.
Тогда этот петушиный крик показался Климу смешным, а теперь носатая девица с угрями на
лице казалась ему несправедливо обиженной и симпатичной не только потому, что тихие, незаметные
люди вообще были приятны: они не спрашивали ни о чем, ничего не требовали.
Все чаще и как-то угрюмо Томилин стал говорить о женщинах, о женском, и порою это у него выходило скандально. Так, когда во флигеле писатель Катин горячо утверждал, что красота — это правда, рыжий сказал своим обычным тоном
человека, который точно знает подлинное
лицо истины...
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но
лицо его осунулось, глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у
человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
Работало
человек двадцать пыльных
людей, но из них особенно выделялись двое: кудрявый, толстогубый парень с круглыми глазами на мохнатом
лице, сером от пыли, и маленький старичок в синей рубахе, в длинном переднике.
Он закрыл глаза, и, утонув в темных ямах, они сделали
лицо его более жутко слепым, чем оно бывает у слепых от рождения. На заросшем травою маленьком дворике игрушечного дома, кокетливо спрятавшего свои три окна за палисадником, Макарова встретил уродливо высокий, тощий
человек с
лицом клоуна, с метлой в руках. Он бросил метлу, подбежал к носилкам, переломился над ними и смешным голосом заговорил, толкая санитаров, Клима...
Студент университета, в длинном, точно кафтан, сюртуке, сероглазый, с мужицкой, окладистой бородою, стоял среди комнаты против щеголевато одетого в черное стройного
человека с бледным
лицом; держась за спинку стула и раскачивая его,
человек этот говорил с подчеркнутой любезностью, за которой Клим тотчас услышал иронию...
У рояля, разбирая ноты, сидел маленький, сильно сутулый
человек в чалме курчавых волос, черные волосы отливали синевой, а
лицо было серое, с розовыми пятнами на скулах.
Он злился. Его раздражало шумное оживление Марины, и почему-то была неприятна встреча с Туробоевым. Трудно было признать, что именно вот этот
человек с бескровным
лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о любви своей к Лидии. Неприятен был и бородатый студент.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали ее
лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели на
людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
Снова начали петь, и снова Самгину не верилось, что бородатый
человек с грубым
лицом и красными кулаками может петь так умело и красиво. Марина пела с яростью, но детонируя, она широко открывала рот, хмурила золотые брови, бугры ее грудей неприлично напрягались.
Ему приятно было видеть задумчивость на бородатом
лице студента, когда Кутузов слушал музыку, приятна была сожалеющая улыбка, грустный взгляд в одну точку, куда-то сквозь
людей, сквозь стену.
Туробоев объясняет высокому
человеку с еврейским
лицом...
«Как простодушен он», — подумал Клим. — Хорошее
лицо у тебя, — сказал он, сравнив Макарова с Туробоевым, который смотрел на
людей взглядом поручика, презирающего всех штатских. — И парень ты хороший, но, кажется, сопьешься.
Одно яйцо он положил мимо кармана и топтал его, под подошвой грязного сапога чмокала яичница. Пред гостиницей «Москва с но» на обломанной вывеске сидели голуби, заглядывая в окошко, в нем стоял черноусый
человек без пиджака и, посвистывая, озабоченно нахмурясь, рассматривал, растягивал голубые подтяжки. Старушка с ласковым
лицом, толкая пред собою колясочку, в которой шевелились, ловя воздух, игрушечные, розовые ручки, старушка, задев Клима колесом коляски, сердито крикнула...
В узеньком тупике между гнилых заборов
человек двадцать мальчишек шумно играют в городки. В стороне лежит, животом на земле, Иноков, босый, без фуражки; встрепанные волосы его блестят на солнце шелком, пестрое
лицо сморщено счастливой улыбкой, веснушки дрожат. Он кричит умоляющим тоном, возбужденно...
— Странное
лицо у Макарова. Такое раздражающее, если смотреть в профиль. Но анфас —
лицо другого
человека. Я не говорю, что он двуличен в смысле нелестном для него. Нет, он… несчастливо двуличен…
Клим находил, что Макаров говорит верно, и негодовал: почему именно Макаров, а не он говорит это? И, глядя на товарища через очки, он думал, что мать — права:
лицо Макарова — двойственно. Если б не его детские, глуповатые глаза, — это было бы
лицо порочного
человека. Усмехаясь, Клим сказал...
Лютов, в измятом костюме, усеянном рыжими иглами хвои, имел вид
человека, только что — очнувшегося после сильного кутежа.
Лицо у него пожелтело, белки полуумных глаз налиты кровью; он, ухмыляясь, говорил невесте, тихо и сипло...
Маленький пианист в чесунчовой разлетайке был похож на нетопыря и молчал, точно глухой, покачивая в такт словам женщин унылым носом своим. Самгин благосклонно пожал его горячую руку, было так хорошо видеть, что этот
человек с
лицом, неискусно вырезанным из желтой кости, совершенно не достоин красивой женщины, сидевшей рядом с ним. Когда Спивак и мать обменялись десятком любезных фраз, Елизавета Львовна, вздохнув, сказала...
Он видел, что Лидия смотрит не на колокол, а на площадь, на
людей, она прикусила губу и сердито хмурится. В глазах Алины — детское любопытство. Туробоеву — скучно, он стоит, наклонив голову, тихонько сдувая пепел папиросы с рукава, а у Макарова
лицо глупое, каким оно всегда бывает, когда Макаров задумывается. Лютов вытягивает шею вбок, шея у него длинная, жилистая, кожа ее шероховата, как шагрень. Он склонил голову к плечу, чтоб направить непослушные глаза на одну точку.
Клим никогда еще не видел ее такой оживленной и властной. Она подурнела, желтоватые пятна явились на
лице ее, но в глазах было что-то самодовольное. Она будила смешанное чувство осторожности, любопытства и, конечно, те надежды, которые волнуют молодого
человека, когда красивая женщина смотрит на него ласково и ласково говорит с ним.
В течение пяти недель доктор Любомудров не мог с достаточной ясностью определить болезнь пациента, а пациент не мог понять, физически болен он или его свалило с ног отвращение к жизни, к
людям? Он не был мнительным, но иногда ему казалось, что в теле его работает острая кислота, нагревая мускулы, испаряя из них жизненную силу. Тяжелый туман наполнял голову, хотелось глубокого сна, но мучила бессонница и тихое, злое кипение нервов. В памяти бессвязно возникали воспоминания о прожитом, знакомые
лица, фразы.
Клим достал из кармана очки, надел их и увидал, что дьякону лет за сорок, а
лицо у него такое, с какими изображают на иконах святых пустынников. Еще более часто такие
лица встречаются у торговцев старыми вещами, ябедников и скряг, а в конце концов память создает из множества подобных
лиц назойливый образ какого-то как бы бессмертного русского
человека.
Через час он шагал по блестящему полу пустой комнаты, мимо зеркал в простенках пяти окон, мимо стульев, чинно и скучно расставленных вдоль стен, а со стен на него неодобрительно смотрели два
лица, одно — сердитого
человека с красной лентой на шее и яичным желтком медали в бороде, другое — румяной женщины с бровями в палец толщиной и брезгливо отвисшей губою.
Встретили группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий
человек с
лицом из трех костей, в белой чалме на длинной голове, со множеством орденов на груди, узкой и плоской.
Обиделись еще двое и, не слушая объяснений, ловко и быстро маневрируя, вогнали Клима на двор, где сидели три полицейских солдата, а на земле, у крыльца, громко храпел неказисто одетый и, должно быть, пьяный
человек. Через несколько минут втолкнули еще одного, молодого, в светлом костюме, с рябым
лицом; втолкнувший сказал солдатам...
И, если б при этом она не улыбалась странной своей улыбкой, можно было бы не заметить, что у нее, как у всех
людей, тоже есть
лицо.
Он говорил еще что-то, но, хотя в комнате и на улице было тихо, Клим не понимал его слов, провожая телегу и глядя, как ее медленное движение заставляет встречных
людей врастать в панели, обнажать головы. Серые тени испуга являлись на
лицах, делая их почти однообразными.
Потом пошли один за другим, но все больше, гуще, нищеподобные
люди, в лохмотьях, с растрепанными волосами, с опухшими
лицами; шли они тихо, на вопросы встречных отвечали кратко и неохотно; многие хромали.
Человек с оборванной бородой и синим
лицом удавленника шагал, положив правую руку свою на плечо себе, как извозчик вожжи, левой он поддерживал руку под локоть; он, должно быть, говорил что-то, остатки бороды его тряслись.
Пошли какие-то возбужденные и общительные, бестолковые
люди, они кричали, завывали, но трудно было понять, что они говорят. Некоторые даже смеялись,
лица у них были хитрые и счастливые.
На улице было людно и шумно, но еще шумнее стало, когда вышли на Тверскую. Бесконечно двигалась и гудела толпа оборванных, измятых, грязных
людей. Негромкий, но сплошной ропот стоял в воздухе, его разрывали истерические голоса женщин.
Люди устало шли против солнца, наклоня головы, как бы чувствуя себя виноватыми. Но часто, когда
человек поднимал голову, Самгин видел на истомленном
лице выражение тихой радости.
Самгин был утомлен впечатлениями, и его уже не волновали все эти скорбные, испуганные, освещенные любопытством и блаженно тупенькие
лица, мелькавшие на улице, обильно украшенной трехцветными флагами. Впечатления позволяли Климу хорошо чувствовать его весомость, реальность. О причине катастрофы не думалось. Да, в сущности, причина была понятна из рассказа Маракуева:
люди бросились за «конфетками» и передавили друг друга. Это позволило Климу смотреть на них с высоты экипажа равнодушно и презрительно.
Громкий голос Варвары собирал вокруг нее праздничных
людей;
человек с тросточкой, в соломенной шляпе, толкая Самгина, заглядывал в
лицо девушки, спрашивая...
Клим Самгин шагал по улице бодро и не уступая дорогу встречным
людям. Иногда его фуражку трогали куски трехцветной флагной материи. Всюду празднично шумели
люди, счастливо привыкшие быстро забывать несчастия ближних своих. Самгин посматривал на их оживленные, ликующие
лица, праздничные костюмы и утверждался в своем презрении к ним.
Против него твердо поместился, разложив локти по столу, пожилой, лысоватый
человек, с большим
лицом и очень сильными очками на мягком носу, одетый в серый пиджак, в цветной рубашке «фантазия», с черным шнурком вместо галстука. Он сосредоточенно кушал и молчал. Варавка, назвав длинную двойную фамилию, прибавил...
Сверху спускалась Лидия. Она садилась в угол, за роялью, и чужими глазами смотрела оттуда, кутая, по привычке, грудь свою газовым шарфом. Шарф был синий, от него на нижнюю часть
лица ее ложились неприятные тени. Клим был доволен, что она молчит, чувствуя, что, если б она заговорила, он стал бы возражать ей. Днем и при
людях он не любил ее.
Он убежал, а Гусев начал доказывать статистику Костину,
человеку с пухлым, бабьим
лицом...
— Будучи несколько, — впрочем, весьма немного, — начитан и зная Европу, я нахожу, что в
лице интеллигенции своей Россия создала нечто совершенно исключительное и огромной ценности. Наши земские врачи, статистики, сельские учителя, писатели и вообще духовного дела
люди — сокровище необыкновенное…
В кошомной юрте сидели на корточках девять
человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой дули в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем и черными глазами где-то около ушей, дремотно бил в бубен, а игрушечно маленький старичок с
лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил руками по котлу, обтянутому кожей осла.
Владимирские пастухи-рожечники, с аскетическими
лицами святых и глазами хищных птиц, превосходно играли на рожках русские песни, а на другой эстраде, против военно-морского павильона, чернобородый красавец Главач дирижировал струнным инструментам своего оркестра странную пьесу, которая называлась в программе «Музыкой небесных сфер». Эту пьесу Главач играл раза по три в день, публика очень любила ее, а
люди пытливого ума бегали в павильон слушать, как тихая музыка звучит в стальном жерле длинной пушки.
Ему очень хотелось оглянуться, посмотреть, с какими
лицами слушают
люди кривобокую старушку?