Неточные совпадения
День, с утра яркий, тоже заскучал, небо заволокли ровным слоем сероватые, жидкие облака, солнце, прикрытое ими, стало, по-зимнему, тускло-белым, и рассеянный свет его утомлял глаза. Пестрота построек поблекла, неподвижно и обесцвеченно висели бесчисленные флаги, приличные
люди шагали вяло. А голубоватая, скромная фигура царя, потемнев, стала еще менее заметной на фоне
крупных, солидных
людей, одетых в черное и в мундиры, шитые золотом, украшенные бляшками орденов.
«Ведь не подкупает же меня его физическая сила и ловкость?» — догадывался он, хмурясь, и все более ясно видел, что один
человек стал мельче, другой —
крупнее.
Самым интересным
человеком в редакции и наиболее характерным для газеты Самгин, присмотревшись к сотрудникам, подчеркнул Дронова, и это немедленно понизило в его глазах значение «органа печати». Клим должен был признать, что в роли хроникера Дронов на своем месте. Острый взгляд его беспокойных глаз проникал сквозь стены домов города в микроскопическую пыль буднишной жизни, зорко находя в ней, ловко извлекая из нее наиболее
крупные и темненькие пылинки.
— Я часто гуляю в поле, смотрю, как там казармы для артиллеристов строят. Сам — лентяй, а люблю смотреть на работу. Смотрю и думаю: наверное,
люди когда-нибудь устанут от мелких, подленьких делишек, возьмутся всею силою за настоящее,
крупное дело и — сотворят чудеса.
Это не самые богатые
люди, но они именно те «чернорабочие, простые
люди», которые, по словам историка Козлова, не торопясь налаживают крепкую жизнь, и они значительнее
крупных богачей, уже сытых до конца дней, обленившихся и равнодушных к жизни города.
— Как живем? Да — все так же. Редактор — плачет, потому что ни
люди, ни события не хотят считаться с ним. Робинзон — уходит от нас, бунтует, говорит, что газета глупая и пошлая и что ежедневно, под заголовком, надобно печатать
крупным шрифтом: «Долой самодержавие». Он тоже, должно быть, скоро умрет…
«Конечно, студенты. Мальчишки», — подумал он, натужно усмехаясь и быстро шагая прочь от
человека в длинном пальто и в сибирской папахе на голове. Холодная темнота, сжимая тело, вызывала вялость, сонливость. Одолевали мелкие мысли, — мозг тоже как будто шелушился ими. Самгин невольно подумал, что почти всегда в дни
крупных событий он отдавался во власть именно маленьких мыслей, во власть деталей; они кружились над основным впечатлением, точно искры над пеплом костра.
— Ничего, поскучай маленько, — разрешила Марина, поглаживая ее, точно кошку. — Дмитрия-то, наверно, совсем книги съели? — спросила она, показав
крупные белые зубы. — Очень помню, как ухаживал он за мной. Теперь — смешно, а тогда — досадно было: девица — горит, замуж хочет, а он ей все о каких-то неведомых
людях, тиверцах да угличах, да о влиянии Востока на западноевропейский эпос! Иногда хотелось стукнуть его по лбу, между глаз…
Взяв газету, он прилег на диван. Передовая статья газеты «Наше слово»
крупным, но сбитым шрифтом, со множеством знаков вопроса и восклицания, сердито кричала о
людях, у которых «нет чувства ответственности пред страной, пред историей».
«Оффенбах был действительно остроумен, превратив предисловие к «Илиаде» в комедию. Следовало бы обработать в серию легких комедий все наиболее
крупные события истории культуры, чтоб
люди перестали относиться к своему прошлому подобострастно — как к его превосходительству…»
Этот литератор неприятно раздражал Самгина назойливой однотонностью языка, откровенным намерением гипнотизировать читателя одноцветными словами; казалось, что его рассказы написаны слишком густочерными чернилами и таким
крупным почерком, как будто он писал для
людей ослабленного зрения.
— Маркович, ювелир, ростовщик — насыпал за витриной мелких дешевеньких камешков, разного цвета, а среди них бросил пяток
крупных. Крупные-то — фальшивые, я — знаю, мне это Левка, сын его, сказал. Вот вам и хорошие
люди! Их выдумывают для поучения, для меня: «Стыдись, Валентин Безбедов!» А мне — нисколько не стыдно.
Но оторвать мысли от судьбы одинокого
человека было уже трудно, с ними он приехал в свой отель, с ними лег спать и долго не мог уснуть, представляя сам себя на различных путях жизни, прислушиваясь к железному грохоту и хлопотливым свисткам паровозов на вагонном дворе.
Крупный дождь похлестал в окна минут десять и сразу оборвался, как проглоченный тьмой.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара
крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый
человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
Он, Клим Самгин, еще в детстве был признан обладателем исключительных способностей, об этом он не забывал да и не мог забыть, ибо
людей крупнее его — не видел.
Затем, с чувством удовлетворения самим собою, как
человек, который мог сделать
крупную ошибку и не сделал ее, Клим Иванович Самгин подумал...
— Правильно! — крикнул аккомпаниатор, молодой, но сильно лысоватый
человек во фраке, с
крупным зеленым камнем к булавке галстука да с такими же зелеными запонками.
— В стране быстро развивается промышленность.
Крупная буржуазия организует свою прессу: «Слово» — здесь, «Утро России» — в Москве. Москвичи, во главе с министром финансов, требуют изменения торговых договоров с иностранными государствами, прежде всего — с Германией, — жаловался испуганный
человек и покашливал все сильнее.
Интересна была она своим знанием веселой жизни
людей «большого света», офицеров гвардии,
крупных бюрократов, банкиров. Она обладала неиссякаемым количеством фактов, анекдотов, сплетен и рассказывала все это с насмешливостью бывшей прислуги богатых господ, — прислуги, которая сама разбогатела и вспоминает о дураках.
Докладчик — какой-то безымянный
человек, зубы у него
крупные, но посажены наскоро, вкривь и вкось.
Самгин торопился уйти, показалось, что Диомидов присматривается к нему, узнает его. Но уйти не удавалось. Фроленкова окружали
крупные бородатые
люди, а Диомидов, помахивая какими-то бумажками, зажатыми в левой руке, протягивал ему правую и бормотал...
Крупными скоплениями мелких
людей командовали, брезгливо гримасничая, истерически вскрикивая, офицера, побывавшие на войне, полубольные, должно быть, раненые, контуженые…
«А этот, с веснушками, в синей блузе, это… московский — как его звали? Ученик медника? Да, это — он. Конечно. Неужели я должен снова встретить всех, кого знал когда-то? И — что значат вот эти встречи? Значат ли они, что эти
люди так же редки, точно
крупные звезды, или — многочисленны, как мелкие?»
Человек в перчатках разорвал правую, резким движением вынул платок, вытер мокрое лицо и, пробираясь к дверям во дворец, полез на
людей, как слепой. Он толкнул Самгина плечом, но не извинился, лицо у него костистое, в темной бородке, он глубоко закусил нижнюю губу, а верхняя вздернулась, обнажив неровные,
крупные зубы.