Весной Елена повезла мужа за границу, а через семь недель Самгин получил от нее телеграмму: «Антон скончался, хороню здесь». Через несколько дней она приехала,
покрасив волосы на голове еще более ярко, это совершенно не совпадало с необычным для нее простеньким темным платьем, и Самгин подумал, что именно это раздражало ее. Но оказалось, что французское общество страхования жизни не уплатило ей деньги по полису Прозорова на ее имя.
Его тихое посвистывание и беседы вполголоса с самим собою, даже его гладкий, черный, точно чугунный, чепчик волос на голове, весь он вызывал какие-то странные, даже нелепые подозрения: хотелось думать, что он
красит волосы, живет по чужому паспорту, что он — эсер, террорист, максималист, бежавший из ссылки.
Его усиленно разыскивают, грозит ему недоброе. Но он приехал. Только бороду сбрил и
покрасил волосы. Это смешно: огромная голова на широких плечах, глубоко сидящие зеленоватые глаза, давняя хромота от копыт казацкой лошади, — кто его у нас не узнает? Он две недели владел городом. Черносотенцы называли его «ихний царь».
Неточные совпадения
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже
красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их
волоса, поздороваться с господами.
И как ни белы, как ни прекрасны ее обнаженные руки, как ни
красив весь ее полный стан, ее разгоряченное лицо из-за этих черных
волос, он найдет еще лучше, как ищет и находит мой отвратительный, жалкий и милый муж».
Со своей стороны Чичиков оглянул также, насколько позволяло приличие, брата Василия. Он был ростом пониже Платона,
волосом темней его и лицом далеко не так
красив; но в чертах его лица было много жизни и одушевленья. Видно было, что он не пребывал в дремоте и спячке.
Почем знать, может быть, она полюбила до смерти… фасон его платья, парижский пробор
волос, его французский выговор, именно французский, в котором она не понимала ни звука, тот романс, который он спел за фортепьяно, полюбила нечто никогда не виданное и не слыханное (а он был очень
красив собою), и уж заодно полюбила, прямо до изнеможения, всего его, с фасонами и романсами.
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда трава седа от росы, а красное небо
красит в розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «Нет, это не повторится, не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на
волосах лежал утренний влажный туман.