— Странные характеры наблюдаю я у современной молодежи, — продолжала она, посыпая клубнику сахаром. — Мы жили проще, веселее. Те из нас, кто
шел в революцию, шли со стихами, а не с цифрами…
— Ну, — сказал он, не понижая голоса, — о ней все собаки лают, курицы кудакают, даже свиньи хрюкать начали. Скучно, батя! Делать нечего. В карты играть — надоело, давайте сделаем революцию, что ли? Я эту публику понимаю.
Идут в революцию, как неверующие церковь посещают или участвуют в крестных ходах. Вы знаете — рассказ напечатал я, — не читали?
— Да, знаю, — откликнулся Кутузов и, гулко кашлянув, повторил: — Знаю, как же… — Помолчав несколько секунд, добавил, негромко и как-то жестко: — Она была из тех женщин, которые
идут в революцию от восхищения героями. Из романтизма. Она была человек морально грамотный…
Неточные совпадения
— Слушай, дядя, чучело,
идем, выпьем, милый! Ты — один, я — один, два! Дорого у них все, ну — ничего!
Революция стоит денег — ничего! Со-обралися м-мы… — проревел он
в ухо Клима и, обняв, поцеловал его
в плечо...
«Социальная
революция без социалистов», — еще раз попробовал он успокоить себя и вступил сам с собой
в некий безмысленный и бессловесный, но тем более волнующий спор. Оделся и
пошел в город, внимательно присматриваясь к людям интеллигентской внешности, уверенный, что они чувствуют себя так же расколото и смущенно, как сам он. Народа на улицах было много, и много было рабочих, двигались люди неторопливо, вызывая двойственное впечатление праздности и ожидания каких-то событий.
— А голубям — башки свернуть. Зажарить. Нет, —
в самом деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы
идете лесом или — все равно — полем, ночь, темнота, на земле, под ногами, какие-то шишки. Кругом — чертовщина:
революции, экспроприации, виселицы, и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб пред вами что-то светилось. Пусть даже и не светится, а просто: существует. Да — черт с ней — пусть и не существует, а выдумано, вот — чертей выдумали, а верят, что они есть.
— Бунт обнаружил слабосилие власти, возможность настоящей
революции, кадетики, съездив
в Выборг, как раз скомпрометировали себя до конца жизни
в глазах здравомыслящих людей. Теперь-с, ежели пролетарий наш решит
идти за Лениным и сумеет захватить с собою мужичка — самую могущественную фигуру игры, — Россия лопнет, как пузырь.
Среда,
в которой он вращался, адвокаты с большим самолюбием и нищенской практикой, педагоги средней школы, замученные и раздраженные своей практикой, сытые, но угнетаемые скукой жизни эстеты типа Шемякина, женщины, которые читали историю Французской
революции, записки m-me Роллан и восхитительно путали политику с кокетством, молодые литераторы, еще не облаянные и не укушенные критикой, собакой
славы, но уже с признаками бешенства
в их отношении к вопросу о социальной ответственности искусства, представители так называемой «богемы», какие-то молчаливые депутаты Думы, причисленные к той или иной партии, но, видимо, не уверенные, что программы способны удовлетворить все разнообразие их желаний.
Он решил, что завтра, с утра,
пойдет смотреть на
революцию и определит свое место
в ней.
Он
пошел впереди Самгина, бесцеремонно расталкивая людей, но на крыльце их остановил офицер и, заявив, что он начальник караула, охраняющего Думу, не пустил их во дворец. Но они все-таки остались у входа
в вестибюль, за колоннами, отсюда, с высоты, было очень удобно наблюдать
революцию. Рядом с ними оказался высокий старик.
Неточные совпадения
Ему припомнились все жестокие исторические женские личности, жрицы кровавых культов, женщины
революции, купавшиеся
в крови, и все жестокое, что совершено женскими руками, с Юдифи до леди Макбет включительно. Он
пошел и опять обернулся. Она смотрит неподвижно. Он остановился.
Духовная
революция, которая должна происходить и происходит
в мире, глубже и
идет дальше, чем
революции социальные.
Я не думаю, чтоб люди всегда были здесь таковы; западный человек не
в нормальном состоянии — он линяет. Неудачные
революции взошли внутрь, ни одна не переменила его, каждая оставила след и сбила понятия, а исторический вал естественным чередом выплеснул на главную сцену тинистый слой мещан, покрывший собою ископаемый класс аристократий и затопивший народные всходы. Мещанство несовместно с нашим характером — и
слава богу!
Не надобно забывать и то нравственное равнодушие, ту шаткость мнений, которые остались осадком от перемежающихся
революций и реставраций. Люди привыкли считать сегодня то за героизм и добродетель, за что завтра
посылают в каторжную работу; лавровый венок и клеймо палача менялись несколько раз на одной и той же голове. Когда к этому привыкли, нация шпионов была готова.
Прямо-таки сцена из пьесы «Воздушный пирог», что с успехом
шла в Театре
Революции. Все — как живые!.. Так же жестикулирует Семен Рак, так же нахальничает подкрашенная танцовщица Рита Керн… Около чувствующего себя неловко директора банка Ильи Коромыслова трется Мирон Зонт, просящий субсидию для своего журнала… А дальше секретари, секретарши, директора, коммерсанты обрыдловы и все те же Семены раки, самодовольные, начинающие жиреть…