Неточные совпадения
Климу давно и хорошо знакомы были припадки красноречия Варавки, они особенно сильно поражали его во дни усталости от деловой жизни. Клим видел, что с Варавкой на улицах люди раскланиваются все более почтительно, и знал, что в домах говорят о нем все хуже,
злее. Он приметил также странное совпадение: чем больше и хуже говорили о Варавке в
городе, тем более неукротимо и обильно он философствовал дома.
О Петербурге у Клима Самгина незаметно сложилось весьма обычное для провинциала неприязненное и даже несколько враждебное представление: это
город, не похожий на русские
города,
город черствых, недоверчивых и очень проницательных людей; эта голова огромного тела России наполнена мозгом холодным и
злым. Ночью, в вагоне, Клим вспоминал Гоголя, Достоевского.
Все, что Дронов рассказывал о жизни
города, отзывалось непрерывно кипевшей злостью и сожалением, что из этой злости нельзя извлечь пользу, невозможно превратить ее в газетные строки.
Злая пыль повестей хроникера и отталкивала Самгина, рисуя жизнь медленным потоком скучной пошлости, и привлекала, позволяя ему видеть себя не похожим на людей, создающих эту пошлость. Но все же он раза два заметил Дронову...
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось о том, что в
городе живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят, не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь
город в страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего не нужно, который никому не сделал
зла, быстро идет по улице и знает, что его могут убить. В любую минуту. Безнаказанно…
Неточные совпадения
Теперь уже все хотели в поход, и старые и молодые; все, с совета всех старшин, куренных, кошевого и с воли всего запорожского войска, положили идти прямо на Польшу, отмстить за все
зло и посрамленье веры и козацкой славы, набрать добычи с
городов, зажечь пожар по деревням и хлебам, пустить далеко по степи о себе славу.
Она повествует ему о подвигах наших Ахиллов и Улиссов, об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, о Полкане-богатыре, о Калечище прохожем, о том, как они странствовали по Руси, побивали несметные полчища басурманов, как состязались в том, кто одним духом выпьет чару зелена вина и не крякнет; потом говорила о
злых разбойниках, о спящих царевнах, окаменелых
городах и людях; наконец, переходила к нашей демонологии, к мертвецам, к чудовищам и к оборотням.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье,
злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из
города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
Но мировой
Город не может погибнуть, он нужен миру, в нем нерв нового свободного человечества с его добром и его
злом, с его правдой и его неправдой, в нем пульсирует кровь Европы, и она обольется кровью, если Парижу будет нанесен удар.
Париж — магический
Город, — в нем сосредоточилась вся магия современного большого
Города, вся его притягательность и все его
зло.