Неточные совпадения
Было нечто несоединимое, подавляюще и даже фантастически странное в том, что при этой
женщине, в этой комнате, насыщенной
запахом герани и съестного, пренебрежительно и усмешливо звучат слова...
Клим сел против него на широкие нары, грубо сбитые из четырех досок; в углу нар лежала груда рухляди, чья-то постель. Большой стол пред нарами испускал одуряющий
запах протухшего жира. За деревянной переборкой, некрашеной и щелявой, светился огонь, там кто-то покашливал, шуршал бумагой. Усатая
женщина зажгла жестяную лампу, поставила ее на стол и, посмотрев на Клима, сказала дьякону...
Удивительна была каменная тишина теплых, лунных ночей, странно густы и мягки тени, необычны
запахи, Клим находил, что все они сливаются в один —
запах здоровой, потной
женщины. В общем он настроился лирически, жил в непривычном ему приятном бездумье, мысли являлись не часто и, почти не волнуя, исчезали легко.
В ярких огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти горячий воздух, наполненный вкусными
запахами, в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но свободных столов не было, фигуры
женщин и мужчин наполняли зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже хотел уйти, но к нему, точно на коньках, подбежал белый официант и ласково пригласил...
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и
женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а
женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал.
Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Все другие сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от соседей его исходит
запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что фигура этой
женщины напоминает Дуняшу: такая же крепкая, отчетливая, такой же маленький, красивый рот. Посмотрев на Марину, он увидел, что писатель шепчет что-то ей, а она сидит все так же величественно.
Он ощущал позыв к
женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми
запахами, на панелях, у дверей сидели и стояли очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось настроение усталости.
В комнате было душновато, крепкие духи
женщины не могли одолеть
запаха пыли, нагретой центральным отоплением.
В пустоватой комнате голоса звучали неестественно громко и сердито, люди сидели вокруг стола, но разобщенно, разбитые на группки по два, по три человека. На столе в облаке пара большой самовар, слышен
запах углей, чай порывисто, угловато разливает черноволосая
женщина с большим жестким лицом, и кажется, что это от нее исходит
запах углекислого газа.
Неточные совпадения
На него
пахнуло и новое, свежее, почти никогда не испытанное им, как казалось ему, чувство — дружбы к
женщине: он вкусил этого, по его выражению, «именинного кулича» помимо ее красоты, помимо всяких чувственных движений грубой натуры и всякого любовного сентиментализма.
— Серьезно? Но, cher enfant, [Дорогое дитя (франц.).] от красивой свежей
женщины яблоком
пахнет, какое ж тут омерзение!
Это было тем более отвратительно, что в этой же комнате три месяца тому назад лежала эта
женщина, ссохшаяся, как мумия, и всё-таки наполнявшая мучительно тяжелым
запахом, который ничем нельзя было заглушить, не только всю комнату, но и весь дом.
— Здесь, за недостатком
женщин, мужик сам и
пашет, и стряпает, и корову доит, и белье починяет, — говорил мне барон А. Н. Корф, — и уж если к нему попадет
женщина, то он крепко держится за нее. Посмотрите, как он наряжает ее.
Женщина у ссыльных пользуется почетом.
И она сознавала, что гордая «пани» смиряется в ней перед конюхом-хлопом. Она забывала его грубую одежду и
запах дегтя, и сквозь тихие переливы песни вспоминалось ей добродушное лицо, с мягким выражением серых глаз и застенчиво-юмористическою улыбкой из-под длинных усов. По временам краска гнева опять приливала к лицу и вискам молодой
женщины: она чувствовала, что в борьбе из-за внимания ее ребенка она стала с этим мужиком на одну арену, на равной ноге, и он, «хлоп», победил.