Неточные совпадения
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе
желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые
стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Стекла окон смазаны
желтым жиром огня, редкие звезды — тоже капельки жирного пота.
Ручной чижик, серенький с
желтым, летал по комнате, точно душа дома; садился на цветы, щипал листья, качаясь на тоненькой ветке, трепеща крыльями; испуганный осою, которая, сердито жужжа, билась о
стекло, влетал в клетку и пил воду, высоко задирая смешной носишко.
Редакция помещалась на углу тихой Дворянской улицы и пустынного переулка, который, изгибаясь, упирался в железные ворота богадельни. Двухэтажный дом был переломлен: одна часть его осталась на улице, другая, длиннее на два окна, пряталась в переулок. Дом был старый, казарменного вида, без украшений по фасаду,
желтая окраска его стен пропылилась, приобрела цвет недубленой кожи, солнце раскрасило
стекла окон в фиолетовые тона, и над полуслепыми окнами этого дома неприятно было видеть золотые слова: «Наш край».
На его
желтом, разрисованном красными жилками лице — сильные очки в серебряной оправе, за
стеклами очков расплылись мутные глаза.
На улице было пустынно и неприятно тихо. Полночь успокоила огромный город. Огни фонарей освещали грязно-желтые клочья облаков. Таял снег, и от него уже исходил запах весенней сырости. Мягко падали капли с крыш, напоминая шорох ночных бабочек о
стекло окна.
Лишь очень редко, за плюшевыми наростами инея на
стеклах окон, нищенски жалобно мерцали
желтые пятна.
— Это — ее! — сказала Дуняша. — Очень богатая, — шепнула она, отворяя тяжелую дверь в магазин, тесно набитый церковной утварью. Ослепительно сверкало серебро подсвечников, сияли золоченые дарохранильницы за
стеклами шкафа, с потолка свешивались кадила; в белом и
желтом блеске стояла большая женщина, туго затянутая в черный шелк.
Самгин вспомнил, что она не первая говорит эти слова, Варвара тоже говорила нечто в этом роде. Он лежал в постели, а Дуняша, полураздетая, склонилась над ним, гладя лоб и щеки его легкой, теплой ладонью. В квадрате верхнего
стекла окна светилось стертое лицо луны, —
желтая кисточка огня свечи на столе как будто замерзла.
Перед нею — лампа под белым абажуром, две стеариновые свечи, толстая книга в
желтом переплете; лицо Лидии — зеленоватое, на нем отражается цвет клеенки; в
стеклах очков дрожат огни свеч; Лидия кажется выдуманной на страх людям.
Он снял очки и, почти касаясь лбом
стекла, погладил пальцем седоватые волосы висков, покрутил бородку, показал себе
желтые мелкие зубы, закопченные дымом табака.
Сидели в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным
стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно было, что это окна кухонь. В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя
желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
Неточные совпадения
Окно с цветными
стеклами, бывшее над алтарем, озарилося розовым румянцем утра, и упали от него на пол голубые,
желтые и других цветов кружки света, осветившие внезапно темную церковь.
Татьяна даже не хотела переселиться к нам в дом и продолжала жить у своей сестры, вместе с Асей. В детстве я видывал Татьяну только по праздникам, в церкви. Повязанная темным платком, с
желтой шалью на плечах, она становилась в толпе, возле окна, — ее строгий профиль четко вырезывался на прозрачном
стекле, — и смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному. Когда дядя увез меня, Асе было всего два года, а на девятом году она лишилась матери.
Во второй комнате стояла
желтая деревянная кроватка, покрытая кашемировым одеялом, с одною подушкою в довольно грязной наволочке, черный столик с большою круглою чернильницею синего
стекла, полки с книгами, три стула и старая, довольно хорошая оттоманка, на которой обыкновенно, заезжая к Помаде, спал лекарь Розанов.
Она смотрела на судей — им, несомненно, было скучно слушать эту речь. Неживые,
желтые и серые лица ничего не выражали. Слова прокурора разливали в воздухе незаметный глазу туман, он все рос и сгущался вокруг судей, плотнее окутывая их облаком равнодушия и утомленного ожидания. Старший судья не двигался, засох в своей прямой позе, серые пятнышки за
стеклами его очков порою исчезали, расплываясь по лицу.
И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое
стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие — миндальные, красные,
желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с улицы много господ.