Неточные совпадения
— Идем
ко мне обедать. Выпьем. Надо, брат, пить. Мы — люди серьезные, нам надобно пить на все средства четырех пятых души. Полной душою
жить на Руси — всеми строго воспрещается. Всеми — полицией, попами, поэтами, прозаиками. А когда пропьем четыре пятых — будем порнографические картинки собирать и друг другу похабные анекдоты из русской истории рассказывать. Вот — наш проспект жизни.
Ночью приходит
ко мне, — в одном доме
живем, — жалуется: вот, Шлейермахер утверждает, что идея счастья была акушеркой, при ее помощи разум родил понятие о высшем благе.
— Слушай-ко, что
я тебе скажу, — заговорила Марина, гремя ключами, становясь против его. И, каждым словом удивляя его, она деловито предложила: не хочет ли он обосноваться здесь, в этом городе? Она уверена, что ему безразлично, где
жить…
—
Я бросил на мягкое, — сердито отозвался Самгин, лег и задумался о презрении некоторых людей
ко всем остальным. Например — Иноков. Что ему право, мораль и все, чем
живет большинство, что внушается человеку государством, культурой? «Классовое государство ремонтирует старый дом гнилым деревом», — вдруг вспомнил он слова Степана Кутузова. Это было неприятно вспомнить, так же как удачную фразу противника в гражданском процессе. В коридоре все еще беседовали, бас внушительно доказывал...
— Да, Настенька, и я не меньше тебя рад: теперь не расстанемся; переезжай
жить ко мне, — сказал Кирсанов, увлеченный чувством сострадательной любви, и, сказавши, тотчас же вспомнил: как же я сказал ей это? ведь она, вероятно, еще не догадывается о близости кризиса?
И добро бы сам пришел ко мне: «Возьми, мол, меня, Глеб Савиныч», — стал бы так-то, примерно, напрашиваться; ведь я же заговорил сперва-наперво; и говорю: «Ступай, мол, дядя,
жить ко мне!» Дело, выходит, полюбовное, незаказное… выходит, и сумлеваться нечего!..
Неточные совпадения
— Долли, постой, душенька.
Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя.
Я помню это время, когда он приезжал
ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и
я знаю, что чем больше он с тобой
жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
«Княжна, mon ange!» — «Pachette!» — «—Алина»! — // «Кто б мог подумать? Как давно! // Надолго ль? Милая! Кузина! // Садись — как это мудрено! // Ей-богу, сцена из романа…» — // «А это дочь моя, Татьяна». — // «Ах, Таня! подойди
ко мне — // Как будто брежу
я во сне… // Кузина, помнишь Грандисона?» // «Как, Грандисон?.. а, Грандисон! // Да, помню, помню. Где же он?» — // «В Москве,
живет у Симеона; //
Меня в сочельник навестил; // Недавно сына он женил.
— Родя, милый мой, первенец ты мой, — говорила она, рыдая, — вот ты теперь такой же, как был маленький, так же приходил
ко мне, так же и обнимал и целовал
меня; еще когда мы с отцом
жили и бедовали, ты утешал нас одним уже тем, что был с нами, а как
я похоронила отца, — то сколько раз мы, обнявшись с тобой вот так, как теперь, на могилке его плакали.
— Сюда, сюда
ко мне! — умоляла Соня, — вот здесь
я живу!.. Вот этот дом, второй отсюда…
Ко мне, поскорее, поскорее!.. — металась она
ко всем. — За доктором пошлите… О господи!
Карандышев. Да, это смешно…
Я смешной человек…
Я знаю сам, что
я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны?
Я смешон — ну, смейся надо
мной, смейся в глаза! Приходите
ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо
мной —
я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как
мне жить! Как
мне жить!