Неточные совпадения
Во флигеле поселился веселый писатель Нестор Николаевич Катин с женою, сестрой и лопоухой собакой, которую
он назвал Мечта. Настоящая
фамилия писателя была Пимов, но
он избрал псевдоним, шутливо объясняя это так...
Писатель начал рассказывать о жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что
его могут в чем-то обвинить.
Он смущенно улыбался, разводил руками, называл полузнакомые Климу
фамилии друзей своих и сокрушенно добавлял...
Женщина протянула руку с очень твердой ладонью. Лицо у нее было из тех, которые запоминаются с трудом. Пристально, фотографирующим взглядом светленьких глаз она взглянула в лицо Клима и неясно назвала
фамилию, которую
он тотчас забыл.
Иногда
он называл
фамилии арестованных, и этот перечень людей, взятых в плен, все слушали молча. Потом старый литератор угрюмо говорил...
— Крафт, — сказал
он, чрезвычайно любезно пожимая руку Самгина; женщина, улыбнувшись неохотной улыбкой, назвала себя именем и
фамилией тысяч русских женщин...
Против
него твердо поместился, разложив локти по столу, пожилой, лысоватый человек, с большим лицом и очень сильными очками на мягком носу, одетый в серый пиджак, в цветной рубашке «фантазия», с черным шнурком вместо галстука.
Он сосредоточенно кушал и молчал. Варавка, назвав длинную двойную
фамилию, прибавил...
Стояли
они в два ряда, царь спрашивает одного: «Ваша
фамилия?» — «Набгольц».
Царь усмехнулся, прошел мимо нескольких молча; видит, — некая курносая рожа уставилась на
него с обожанием, улыбнулся роже: «А ваша
фамилия?» А рожа
ему как рявкнет басом: «Антор!» Это рожа так сокращенно счета трактирные подписывала, а настоящие имя и
фамилия ее Андрей Торсуев.
— А
фамилия Державин объясняется так: казанский мужик Гаврило был истопником во дворце Екатерины Великой, она поругалась с любовником своим, Потемкиным, кричит: «Голову отрублю!»
Он бежать, а она, в женской ярости своей, за
ним, как была, голая.
После того
он семь лет стоял на часах у дверей ее спальни и дана
ему была
фамилия — Державин.
— Там, в Париже, — ответил Лютов, указав пальцем почему-то в потолок. — Мне Лидия писала, — с
ними еще одна подруга… забыл
фамилию. Да, — мужичок шевелится, — продолжал
он, потирая бугристый лоб. — Как думаешь: скоро взорвется мужик?
Самгин вспомнил, что с месяц тому назад
он читал в пошлом «Московском листке» скандальную заметку о студенте с
фамилией, скрытой под буквой Т. Студент обвинял горничную дома свиданий в краже у
него денег, но свидетели обвиняемой показали, что она всю эту ночь до утра играла роль не горничной, а клиентки дома, была занята с другим гостем и потому — истец ошибается,
он даже не мог видеть ее. Заметка была озаглавлена: «Ошибка ученого».
Человек передвинулся в полосу света из окна и пошел на Самгина, глядя в лицо
его так требовательно, что Самгин встал и назвал свою
фамилию, сообразив...
— Ваша
фамилия? — спросил
его жандармский офицер и, отступив от кровати на шаг, встал рядом с человеком в судейском мундире; сбоку от
них стоял молодой солдат, подняв руку со свечой без подсвечника, освещая лицо Клима; дверь в столовую закрывала фигура другого жандарма.
И, когда Варвара назвала
фамилию редактора бойкой газеты,
ему стало грустно.
— Только ты при
нем, Варя, не все говори;
он царскую
фамилию уважает, и даже газету из Петербурга присылают
ему. Чудак
он.
Вечерами
он выспрашивал у Любаши новости, иногда заходил к ней и нередко встречал там безмолвную Никонову, но чаще дядю Мишу, носившего
фамилию Суслов.
Он поехал с патроном в суд, там и адвокаты и чиновники говорили об убийстве как-то слишком просто, точно о преступлении обыкновенном, и утешительно было лишь то, что почти все сходились на одном: это — личная месть одиночки. А один из адвокатов, носивший необыкновенную
фамилию Магнит, рыжий, зубастый, шумный и напоминавший Самгину неудачную карикатуру на англичанина, громко и как-то бесстыдно отчеканил...
—
Он очень не любит студентов, повар. Доказывал мне, что
их надо ссылать в Сибирь, а не в солдаты. «Солдатам, говорит,
они мозги ломать станут: в бога — не верьте, царскую
фамилию — не уважайте. У
них, говорит, в головах шум, а
они думают — ум».
— Ежели вы докладать будете про этот грабеж, так самый главный у
них — печник. Потом этот, в красной рубахе. Мишка Вавилов, ну и кузнец тоже. Мосеевы братья… Вам бы, для памяти, записать
фамилии ихние, — как думаете?
Толпа зрителей росла; перед Самгиным встал высокий судейский чиновник, с желчным лицом, подошел знакомый адвокат с необыкновенной
фамилией Магнит.
Он поздоровался с чиновником, толкнул Самгина локтем и спросил...
— Студент Балмашев. Понимаешь, я, кажется, видела
его у Знаменских,
его и с
ним сестру или невесту, вероятнее — невесту, маленькая барышня в боа из перьев, с такой армянской, что ли,
фамилией…
В том, что она назвала
его по
фамилии, было что-то размашистое, фамильярное, разноречившее с ее обычной скромностью, а когда она провела маленькими ладонями по влажному лицу, Самгин увидал незнакомую
ему улыбку, широкую и ласковую.
Юноша носил
фамилию Властов и на вопрос Варвары — кто
его отец? — ответил...
«Граф Гейден, Милюков, Петрункевич, Родичев», — читал
он; скучно мелькнула
фамилия его бывшего патрона.
Он перечислил несколько
фамилий крупных промышленников, назвал трех князей, десяток именитых адвокатов, профессоров и заключил, не смеясь, а просто сказав...
А через несколько минут
он уже машинально соображал: «Бывшие люди», прославленные модным писателем и модным театром, несут на кладбище тело потомка старинной дворянской
фамилии, убитого солдатами бессильного, бездарного царя». В этом было нечто и злорадное, и возмущавшее.
Присев на выступ баррикады, Самгин рассказал о том, что
он видел, о Дьяконе, упомянул
фамилию Дунаева.
— Я говорю Якову-то: товарищ, отпустил бы солдата,
он — разве злой? Дурак
он, а — что убивать-то, дураков-то? Михайло — другое дело,
он тут кругом всех знает — и Винокурова, и Лизаветы Константиновны племянника, и Затесовых, — всех!
Он ведь покойника Митрия Петровича сын, — помните, чай, лысоватый, во флигере у Распоповых жил, Борисов —
фамилия? Пьяный человек был, а умница, добряк.
— Нет, отнесись к этому серьезно! — посоветовал Лютов. — Тут не церемонятся! К доктору, — забыл
фамилию, — Виноградову, кажется, — пришли с обыском, и частный пристав застрелил
его. В затылок. Н-да. И похоже, что Костю Макарова зацапали, —
он там у нас чинил людей и жил у нас, но вот нет
его, третьи сутки. Фабриканта мебели Шмита — знал?
Обыкновенно люди такого роста говорят басом, а этот говорил почти детским дискантом. На голове у
него — встрепанная шапка полуседых волос, левая сторона лица измята глубоким шрамом, шрам оттянул нижнее веко, и от этого левый глаз казался больше правого. Со щек волнисто спускалась двумя прядями седая борода, почти обнажая подбородок и толстую нижнюю губу. Назвав свою
фамилию,
он пристально, разномерными глазами посмотрел на Клима и снова начал гладить изразцы. Глаза — черные и очень блестящие.
—
Он из семьи Лордугина, — сказала Марина и усмехнулась. — Не слыхал такой
фамилии? Ну, конечно! С кем был в родстве любой литератор, славянофил, декабрист — это вы, интеллигенты, досконально знаете, а духовные вожди, которых сам народ выдвигал мимо университетов, —
они вам не известны.
«Как спокойно
он ведет себя», — подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать
его, тоже спокойно сказал, что видел голову лошади за углом, видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше никого в переулке не было. Пристав отдал
ему честь, а штатский спросил имя,
фамилию Вараксина.
Самгину действительность изредка напоминала о себе неприятно: в очередном списке повешенных
он прочитал
фамилию Судакова, а среди арестованных в городе анархистов — Вараксина, «жившего под
фамилиями Лосева и Ефремова». Да, это было неприятно читать, но, в сравнении с другими, это были мелкие факты, и память недолго удерживала
их. Марина по поводу казней сказала...
— Любимова, это
фамилия по отцу? — спросил
он, когда Долганов задохнулся.
— По мужу. Истомина — по отцу. Да, — сказал Долганов, отбрасывая пальцем вправо-влево мокрые жгутики усов. — Темная фигура. Хотя — кто знает? Савелий Любимов, приятель мой, — не верил, пожалел ее, обвенчался. Вероятно, она хотела переменить
фамилию. Чтоб забыли о ней. Нох эйн маль [Еще одну (
нем.).], — скомандовал
он кельнеру, проходившему мимо.
— Видела Степана, у
него жену посадили в Кресты. Маленькая такая, куколка, бесцветная, с рыбьей
фамилией…
— Де Лярош-Фуко, — объяснял Бердников, сняв шляпу, прикрывая ею лицо. — Маркиза или графиня… что-то в этом роде. Моралистка. Ханжа. Старуха — тоже аристократка, — как ее? Забыл
фамилию… Бульон, котильон… Крильон? Деловая, острозубая, с когтями, с большим весом в промышленных кругах, черт ее… Филантропит… Нищих подкармливает… Вы, господин Самгин, моралист? — спросил
он, наваливаясь на Самгина.
«Я — не Иванов, не Ефимов, а — Самгин.
Фамилия — редкая. Самгин? Это тот, который… Я — беззащитен», — тревожно соображал Самгин. Тагильский прервал
его рассказ...
— Хвастал мудростью отца, который писал против общины, за фермерское — хуторское — хозяйство, и называл
его поклонником Иммануила Канта, а папаша-то Огюсту Конту поклонялся и даже сочиненьишко написал о естественно-научных законах в области социальной. Я, знаете, генеалогией дворянских
фамилий занимался, меня интересовала роль иностранцев в строительстве российской империи…
И, прервав ворчливую речь,
он заговорил деловито: если земля и дом Варвары заложены за двадцать тысяч, значит,
они стоят, наверное, вдвое дороже. Это надобно помнить. Цены на землю быстро растут.
Он стал развивать какой-то сложный план залога под вторую закладную, но Самгин слушал
его невнимательно, думая, как легко и катастрофически обидно разрушились
его вчерашние мечты. Может быть, Иван жульничает вместе с этим Семидубовым? Эта догадка не могла утешить, а
фамилия покупателя напомнила...
— Все какие-то выскочки с мещанскими
фамилиями — Щегловитов, Кассо… Вы не видали этого Кассо? У
него изумительно безобразные уши, огромные, точно галоши. А Хвостов, нижегородский губернатор, которого тоже хотят сделать министром, так толст, что у
него автомобиль на особенных рессорах.
В углу комнаты — за столом — сидят двое: известный профессор с
фамилией, похожей на греческую, — лекции
его Самгин слушал, но трудную
фамилию вспомнить не мог; рядом с
ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака, стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким голосом говорит...
Он сделал краткий очерк генеалогии Романовых, указал, что последним членом этой русской
фамилии была дочь Петра Первого Елизавета, а после ее престол империи российской занял немец, герцог Гольштейн-Готторпский.
— Нет, это снял доктор Малиновский. У
него есть другая
фамилия — Богданов.
Он — не практиковал, а, знаешь, такой — ученый. В первый год моей жизни с мужем
он читал у нас какие-то лекции. Очень скромный и рассеянный.
— Вы не можете представить себе, что такое письма солдат в деревню, письма деревни на фронт, — говорил
он вполголоса, как бы сообщая секрет. Слушал
его профессор-зоолог, угрюмый человек, смотревший на Елену хмурясь и с явным недоумением, точно
он затруднялся определить ее место среди животных. Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок, с орденом и длинной поповской
фамилией, и пышная томная дама, актриса театра Суворина.