Неточные совпадения
Клим открыл в
доме даже целую комнату, почти
до потолка набитую поломанной мебелью и множеством вещей, былое назначение которых уже являлось непонятным, даже таинственным. Как будто все эти пыльные вещи вдруг, толпою вбежали в комнату, испуганные, может быть, пожаром; в ужасе они нагромоздились одна
на другую, ломаясь, разбиваясь, переломали друг друга и умерли. Было грустно смотреть
на этот хаос, было жалко изломанных вещей.
Клим обнял его за талию, удержал
на ногах и повел. Это было странно: Макаров мешал идти, толкался, но шагал быстро, он почти бежал, а шли
до ворот
дома мучительно долго. Он скрипел зубами, шептал, присвистывая...
На пороге одной из комнаток игрушечного
дома он остановился с невольной улыбкой: у стены
на диване лежал Макаров, прикрытый
до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия;
на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Приехав в город, войдя во двор
дома, Клим увидал
на крыльце флигеля Спивак в длинном переднике серого коленкора; приветственно махая рукой, обнаженной
до локтя, она закричала...
— Пора идти. Нелепый город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако
дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского
на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов
до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
Но ехать домой он не думал и не поехал, а всю весну,
до экзаменов, прожил, аккуратно посещая университет, усердно занимаясь
дома. Изредка, по субботам, заходил к Прейсу, но там было скучно, хотя явились новые люди: какой-то студент института гражданских инженеров, длинный, с деревянным лицом, драгун, офицер Сумского полка, очень франтоватый, но все-таки похожий
на молодого купчика, который оделся военным скуки ради. Там все считали; Тагильский лениво подавал цифры...
— А я приехала третьего дня и все еще не чувствую себя
дома, все боюсь, что надобно бежать
на репетицию, — говорила она, набросив
на плечи себе очень пеструю шерстяную шаль, хотя в комнате было тепло и кофточка Варвары глухо,
до подбородка, застегнута.
Он был сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из
дома мачехой, пошел бродить по России, побывал
на Урале,
на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но
на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу. С юга пешком добрался
до Москвы и здесь осел, решив...
Нестерпимо длинен был путь Варавки от новенького вокзала, выстроенного им,
до кладбища. Отпевали в соборе, служили панихиды пред клубом, техническим училищем, пред
домом Самгиных. У ворот
дома стояла миловидная, рыжеватая девушка, держа за плечо голоногого, в сандалиях, человечка лет шести; девушка крестилась, а человечек, нахмуря черные брови, держал руки в карманах штанишек. Спивак подошла к нему, наклонилась, что-то сказала, мальчик, вздернув плечи, вынул из карманов руки, сложил их
на груди.
Дома на него набросилась Варвара, ее любопытство было разогрето
до кипения,
до ярости, она перелистывала Самгина, как новую книгу, стремясь отыскать в ней самую интересную, поражающую страницу, и легко уговорила его рассказать в этот же вечер ее знакомым все, что он видел. Он и сам хотел этого, находя, что ему необходимо разгрузить себя и что полезно будет устроить нечто вроде репетиции серьезного доклада.
Солидные эти люди, дождавшись праздника, вырвались из тепла каменных
домов и едут, едут, благосклонно поглядывая
на густые вереницы пешеходов, изредка и снисходительно кивая головами, дотрагиваясь
до шапки.
Из палисадника красивого одноэтажного
дома вышла толстая, важная дама, а за нею — высокий юноша, весь в новом, от панамы
на голове
до рыжих американских ботинок, держа под мышкой тросточку и натягивая
на правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
— Вы,
на горке, в
дому, чай пьете, а за кирпичным заводом, в ямах, собраньице собралось, пришлый человек речи говорит. Раздразнили мужика и все дразнят. Порядка до-олго не будет, — сказал Петр с явным удовольствием и продолжал поучительно...
— Вот ей бы пристало заняться такими забавами, а то зря возится с «взыскующими града»: жулики и пакостники они у нее. Одна сестра оказалась экономкой из
дома терпимости и ходила
на собрания, чтобы с девицами знакомиться. Ну,
до свидания, запираю лавочку!
Прошел мимо плохонького театра, построенного помещиком еще
до «эпохи великих реформ», мимо дворянского собрания, купеческого клуба, повернул в широкую улицу дворянских особняков и нерешительно задержал шаг, приближаясь к двухэтажному каменному
дому, с тремя колоннами по фасаду и с вывеской
на воротах: «Белошвейная мастерская мадам Ларисы Нольде».
— Должно быть, есть люди, которым все равно, что защищать.
До этой квартиры мы с мужем жили
на Бассейной, в
доме, где квартировала графиня или княгиня — я не помню ее фамилии, что-то вроде Мейендорф, Мейенберг, вообще — мейен. Так эта графиня защищала право своей собачки гадить
на парадной лестнице…
Неточные совпадения
Пришла старуха старая, // Рябая, одноглазая, // И объявила, кланяясь, // Что счастлива она: // Что у нее по осени // Родилось реп
до тысячи //
На небольшой гряде. // — Такая репа крупная, // Такая репа вкусная, // А вся гряда — сажени три, // А впоперечь — аршин! — // Над бабой посмеялися, // А водки капли не дали: // «Ты
дома выпей, старая, // Той репой закуси!»
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел
до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал
на съезжую почти весь город, так что не было
дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
Разом, без всякого предварительного уговора, уцелевшие от бригадирских когтей сто пятьдесят"крестов"очутились
на площади ("отпадшие"вновь благоразумно скрылись) и, дойдя
до градоначальнического
дома, остановились.
Молча указывали они
на вытянутые в струну
дома свои,
на разбитые перед этими
домами палисадники,
на форменные казакины, в которые однообразно были обмундированы все жители
до одного, — и трепетные губы их шептали:"Сатана!"
Очень может быть, что благовидное лицо бабы в калошках много содействовало тому впечатлению благоустройства, которое произвел
на Левина этот крестьянский
дом, но впечатление это было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И всю дорогу от старика
до Свияжского нет-нет и опять вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.