Неточные совпадения
— А теперь вот, зачатый великими трудами
тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи
десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку.
Лошади подбежали к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив на чай, быстро погнал их куда-то во
тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через
десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в окно, где сквозь мокрую
тьму летели злые огни, освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики,
десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все
то, чем он был наполнен. Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст
десятки раз, но в устах Кутузова эти мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным в своей силе, — как всегда, это будило и зависть и симпатию.
Засовывая палец за воротник рубахи, он крутил шеей, освобождая кадык, дергал галстук с крупной в нем жемчужиной, выставлял вперед
то одну,
то другую ногу, — он хотел говорить и хотел, чтоб его слушали. Но и все тоже хотели говорить, особенно коренастый старичок, искусно зачесавший от правого уха к левому через голый череп несколько
десятков волос.
Самгин забыл о
том, что Гапон — вождь, но этот шепот тотчас воскресил в памяти
десятки трупов, окровавленных людей, ревущего кочегара.
— Урок оплачен дорого. Но
того, чему он должен научить, мы, словесной или бумажной пропагандой, не достигли бы и в
десяток лет. А за десять-то лет рабочих — и ценнейших! — погибло бы гораздо больше, чем за два дня…
Самгин уходил, еще более убежденный в
том, что не могут быть долговечны, не могут изменить ход истории события, которые создаются
десятками таких единиц.
Но — чего я жалею?» — вдруг спросил он себя, оттолкнув эти мысли, продуманные не один
десяток раз, — и вспомнил, что с
той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за последнее время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
Казалось, что чем дальше уходит архиерей и
десятки неуклюжих фигур в ризах, —
тем более плотным становится этот живой поток золота, как бы увлекая за собою всю силу солнца, весь блеск его лучей.
В окна заглянуло солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные гребни штыков заблестели еще холоднее, и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался вспомнить стихи из былины о
том, «как перевелись богатыри на Руси», но ‹вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им в ночь, когда он видел себя расколотым на
десятки, на толпу Самгиных. Очень неприятное воспоминание…
— На Урале группочка парнишек эксы устраивала и после удачного поручили одному из своих товарищей передать деньги, несколько
десятков тысяч, в Уфу, не
то — серым, не
то — седым, так называли они эсеров и эсдеков. А у парня — сапоги развалились, он взял из тысяч три целковых и купил сапоги. Передал деньги по адресу, сообщив, что три рубля — присвоил, вернулся к своим, а они его за присвоение трешницы расстреляли. Дико? Правильно! Отличные ребята. Понимали, что революция — дело честное.
Но вот из-за кулис, под яростный грохот и вой оркестра, выскочило
десятка три искусно раздетых девиц, в такт задорной музыки они начали выбрасывать из ворохов кружев и разноцветных лент голые ноги; каждая из них была похожа на огромный махровый цветок, ноги их трепетали, как пестики в лепестках, девицы носились по сцене с такой быстротой, что, казалось, у всех одно и
то же ярко накрашенное, соблазнительно улыбающееся лицо и что их гоняет по сцене бешеный ветер.
Затем он вспомнил фигуру Петра Струве:
десятка лет не прошло с
той поры, когда он видел смешную, сутуловатую, тощую фигуру растрепанного, рыжего, судорожно многоречивого марксиста, борца с народниками. Особенно комичен был этот книжник рядом со своим соратником, черноволосым Туган-Барановским, высоким, тонконогим, с большим животом и булькающей, тенористой речью.
— Еду мимо, вижу — ты подъехал. Вот что: как думаешь — если выпустить сборник о Толстом, а? У меня есть кое-какие знакомства в литературе. Может — и ты попробуешь написать что-нибудь? Почти шесть
десятков лет работал человек, приобрел всемирную славу, а — покоя душе не мог заработать.
Тема! Проповедовал: не противьтесь злому насилием, закричал: «Не могу молчать», — что это значит, а? Хотел молчать, но — не мог? Но — почему не мог?
Харламов, как будто хвастаясь, называл
десятки книг. Самгин лежал, курил, слушал и думал, что странностями обзаводятся люди пустые, ничтожные, для
того, чтоб их заметили, подали им милостину внимания.
— Надо вставать, а
то не поспеете к поезду, — предупредил он. — А
то — может, поживете еще денечек с нами? Очень вы человек — по душе нам! На ужин мы бы собрали кое-кого, человек пяток-десяток, для разговора, ась?
— Н-да. Я, как слушал его, думал: «Тебе, шельме, два
десятка лет и
то — много, а мне сорок пять!»
— Ну что —
то есть? — сердито откликнулся Дронов. — Ну, — спекуляю разной разностью. Сорву пяток-десяток тысяч, потом — с меня сорвут. Игра. Азарт. А что мне еще делать? Вполне приятно и это.
Прыжки осветительных ракет во
тьму он воспринимал как нечто пошлое, но и зловещее. Ему казалось, что слышны выстрелы, — быть может, это хлопали двери. Сотрясая рамы окон, по улице с грохотом проехали два грузовых автомобиля, впереди — погруженный, должно быть, железом, его сопровождал грузовик, в котором стояло
десятка два людей, некоторые из них с ружьями, тускло блеснули штыки.
Неточные совпадения
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На
десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за
то тебе вечно маяться!
Вдруг песня хором грянула // Удалая, согласная: //
Десятка три молодчиков, // Хмельненьки, а не валятся, // Идут рядком, поют, // Поют про Волгу-матушку, // Про удаль молодецкую, // Про девичью красу. // Притихла вся дороженька, // Одна
та песня складная // Широко, вольно катится, // Как рожь под ветром стелется, // По сердцу по крестьянскому // Идет огнем-тоской!..
Они
тем легче могли успеть в своем намерении, что в это время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало
того что они в один день сбросили с раската и утопили в реке целые
десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
Сгоревших людей оказалось с
десяток, в
том числе двое взрослых; Матренку же, о которой накануне был разговор, нашли спящею на огороде между гряд.
Он не мог согласиться с
тем, что
десятки людей, в числе которых и брат его, имели право на основании
того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.