Неточные совпадения
Потом этот дьявол заражает
человека болезненными пороками, а истерзав его, долго
держит в позоре старости, все еще не угашая в нем жажду любви, не лишая памяти о прошлом, об искорках счастья, на минуты, обманно сверкавших пред ним, не позволяя забыть о пережитом горе, мучая завистью к радостям юных.
Офицер, который ведет его дело, — очень любезный
человек, — пожаловался мне, что Дмитрий
держит себя на допросах невежливо и не захотел сказать, кто вовлек его… в эту авантюру, этим он очень повредил себе…
— Это уже безжалостно со стороны властей. Видят, что
человек умирает, а все-таки
держат в тюрьме.
Держа в руках чашку чая, Варвара слушала ее почтительно и с тем напряжением, которое является на лице
человека, когда он и хочет, но не может попасть в тон собеседника.
Толчки ветра и
людей раздражали его. Варвара мешала, нагибаясь, поправляя юбку, она сбивалась с ноги, потом, подпрыгивая, чтоб идти в ногу с ним, снова путалась в юбке. Клим находил, что Спивак идет деревянно, как солдат, и слишком высоко
держит голову, точно она гордится тем, что у нее умер муж. И шагала она, как по канату, заботливо или опасливо соблюдая прямую линию. Айно шла за гробом тоже не склоняя голову, но она шла лучше.
— И без рупора слышно, — ответил
человек,
держа в руке ломоть хлеба и наблюдая, как течение подбивает баркас ближе к нему. Трифонов грозно взмахнул рупором...
— Четвертную, — сказал
человек, не повышая голоса, и начал жевать,
держа в одной руке нож, другой подкатывая к себе арбуз.
Рядом с Климом встал, сильно толкнув его,
человек с круглой бородкой, в поддевке на лисьем мехе, в каракулевой фуражке;
держа руки в карманах поддевки, он судорожно встряхивал полы ее, точно собираясь подпрыгнуть и взлететь на воздух, переступал с ноги на ногу и довольно громко спрашивал...
А рабочие шли все так же густо, нестройно и не спеша; было много сутулых, многие
держали руки в карманах и за спиною. Это вызвало в памяти Самгина снимок с чьей-то картины, напечатанный в «Ниве»: чудовищная фигура Молоха, и к ней, сквозь толпу карфагенян, идет, согнувшись, вереница
людей, нанизанных на цепь, обреченных в жертву страшному богу.
Через полчаса он сидел во тьме своей комнаты, глядя в зеркало, в полосу света, свет падал на стекло, проходя в щель неприкрытой двери, и показывал половину
человека в ночном белье, он тоже сидел на диване, согнувшись,
держал за шнурок ботинок и раскачивал его, точно решал — куда швырнуть?
Поздно вечером к нему в гостиницу явился
человек среднего роста, очень стройный, но голова у него была несоразмерно велика, и поэтому он казался маленьким. Коротко остриженные, но прямые и жесткие волосы на голове торчали в разные стороны, еще более увеличивая ее. На круглом, бритом лице — круглые выкатившиеся глаза, толстые губы, верхнюю украшали щетинистые усы, и губа казалась презрительно вздернутой. Одет он в белый китель, высокие сапоги, в руке
держал солидную палку.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты,
человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер,
держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
Человека с французской бородкой не слушали, но он, придерживая одной рукой пенсне, другой
держал пред лицом своим записную книжку и читал...
И покосился на Туробоева; тот шел все так же старчески сутулясь,
держа руки в карманах, спрятав подбородок в кашне. Очень неуместная фигура среди солидных, крепких
людей. Должно быть, он понимает это, его густые, как бы вышитые гладью брови нахмурены, слились в одну черту, лицо — печально. Но и упрямо.
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к
человеку с флагом, тот все еще
держал его над головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами
людей сзади себя, уверенный, что
человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и сказал...
Мостовую перешел
человек в резиновых калошах на босую ногу, он
держал в руках двухствольное ружье.
С Поварской вышел высокий солдат,
держа в обеих руках винтовку, а за ним, разбросанно, шагах в десяти друг от друга, двигались не торопясь маленькие солдатики и
человек десять штатских с ружьями; в центре отряда ехала пушечка — толщиной с водосточную трубу; хобот ее, немножко наклонясь, как будто нюхал булыжник площади, пересыпанный снегом, точно куриные яйца мякиной.
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось о том, что в городе живет свыше миллиона
людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят, не больше пятисот. И эти пять сотен
держат весь город в страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин,
человек, которому ничего не нужно, который никому не сделал зла, быстро идет по улице и знает, что его могут убить. В любую минуту. Безнаказанно…
Мимо Самгина пронесли во двор убитого солдата, — за руки
держал его
человек с ватой в ухе, за ноги — студент Панфилов.
Шел он очень быстро, наклонив голову,
держа руки в карманах, и его походка напомнила Самгину, что он уже видел этого
человека в коридоре гостиницы, — видел сутулую спину его и круто стесанный затылок в черных, гладко наклеенных волосах.
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем
людям, ни богу никогда обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев
держал он меня, все уговаривал, пить начал, потом — застудился зимою…
— Это ужасно! — сочувственно откликнулся парижанин. — И все потому, что не хватает денег. А мадам Муромская говорит, что либералы — против займа во Франции. Но, послушайте, разве это политика?
Люди хотят быть нищими… Во Франции революцию делали богатые буржуа, против дворян, которые уже разорились, но
держали короля в своих руках, тогда как у вас, то есть у нас, очень трудно понять — кто делает революцию?
Самгин решал вопрос: идти вперед или воротиться назад? Но тут из двери мастерской для починки швейных машин вышел не торопясь высокий, лысоватый
человек с угрюмым лицом, в синей грязноватой рубахе, в переднике; правую руку он
держал в кармане, левой плотно притворил дверь и запер ее, точно выстрелив ключом. Самгин узнал и его, — этот приходил к нему с девицей Муравьевой.
Он встал и начал быстро пожимать руки сотрапезников, однообразно кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну руку за спину,
держа в другой часы и глядя на циферблат, широкими шагами длинных ног пошел к двери, как
человек, совершенно уверенный, что
люди поймут, куда он идет, и позаботятся уступить ему дорогу.
Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин — лысые, семь
человек седых. Кажется, большинство их, так же как и женщин, все
люди зрелого возраста. Все — молчали, даже не перешептывались. Он не заметил, откуда появился и встал около помоста Захарий; как все, в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин
держал в руке толстую свечу; к другому углу помоста легко подбежала маленькая, — точно подросток, — коротковолосая, полуседая женщина, тоже с толстой свечой в руке.
— Говорил, что все
люди для тебя безразличны, ты презираешь
людей.
Держишь — как песок в кармане — умишко второго сорта и швыряешь в глаза
людям, понемногу, щепотками, а настоящий твой ум прячешь до времени, когда тебя позовут в министры…
Держа в одной руке щетку, приглаживая пальцами другой седоватые виски, он минуты две строго рассматривал лицо свое, ни о чем не думая, прислушиваясь к себе. Лицо казалось ему значительным и умным. Несколько суховатое, но тонкое лицо
человека, который не боится мыслить свободно и органически враждебен всякому насилию над независимой мыслью, всем попыткам ограничить ее.
В должности «одной прислуги» она работала безукоризненно: вкусно готовила,
держала квартиру в чистоте и порядке и сама держалась умело, не мозоля глаз хозяина. Вообще она не давала повода заменить ее другой женщиной, а Самгин хотел бы сделать это — он чувствовал в жилище своем присутствие чужого
человека, — очень чужого, неглупого и способного самостоятельно оценивать факты, слова.
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти бежит, толкая
людей, Ногайцев, в пиджаке из чесунчи, с лицом, на котором сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов,
держа себя пальцами левой руки за ухо, наклонив голову, идет Пыльников под руку с высокой дамой в белом и в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого бойца с мясной бойни.
Но он
держал их в резерве, признавая за ними весьма ценное качество — способность отводить
человека далеко в сторону от действительности, ставить его над нею.
Было много женщин и цветов, стреляли бутылки шампанского, за большим столом посредине ресторана стоял
человек во фраке, с раздвоенной бородой, высоколобый, лысый, и, высоко, почти над головою,
держа бокал вина, говорил что-то.
За большим столом военные и штатские
люди, мужчины и женщины, стоя, с бокалами в руках, запели «Боже, царя храни» отчаянно громко и оглушая друг друга, должно быть, не слыша, что поют неверно, фальшиво. Неистовое пение оборвалось на словах «сильной
державы» — кто-то пронзительно закричал...
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть царь, король, своя земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все
люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда — другое дело.
Люди, милый
человек, по земле ходят, она их за ноги
держит, от своей земли не уйдешь.
Это был, видимо, очень сильный
человек: древко знамени толстое, длинное, в два человечьих роста, полотнище — бархатное, но
человек держал его пред собой легко, точно свечку.
Когда арестованные, генерал и двое штатских, поднялись на ступени крыльца и следом за ними волною хлынули во дворец
люди, — озябший Самгин отдал себя во власть толпы, тотчас же был втиснут в двери дворца, отброшен в сторону и ударил коленом в спину солдата, — солдат, сидя на полу,
держал между ног пулемет и ковырял его каким-то инструментом.