Неточные совпадения
Избалованный ласковым вниманием дома, Клим тяжко ощущал пренебрежительное недоброжелательство учителей. Некоторые были физически неприятны ему: математик страдал хроническим насморком, оглушительно и грозно чихал, брызгая на учеников, затем со свистом выдувал воздух носом, прищуривая левый
глаз; историк входил
в класс осторожно, как полуслепой, и подкрадывался к партам всегда с таким лицом, как будто хотел
дать пощечину всем ученикам двух первых парт, подходил и тянул тоненьким голосом...
К вечернему чаю пришла Алина. Она выслушала комплименты Самгина, как
дама, хорошо знакомая со всеми комбинациями льстивых слов, ленивые
глаза ее смотрели
в лицо Клима с легкой усмешечкой.
— Каши ему
дали, зверю, — говорил он, еще понижая голос. Меховое лицо его было торжественно,
в глазах блестела важность и радость. — Каша у нас как можно горячо сварена и —
в горшке, а горшок-то надбит, понимаете эту вещь?
— Вот — увидите, увидите! — таинственно говорил он раздраженной молодежи и хитро застегивал пуговки
глаз своих
в красные петли век. — Он — всех обманет,
дайте ему оглядеться! Вы на
глаза его, на зеркало души, не обращаете внимания. Всмотритесь-ка
в лицо-то!
Капитан Горталов, бывший воспитатель
в кадетском корпусе, которому запретили деятельность педагога, солидный краевед, талантливый цветовод и огородник, худощавый, жилистый, с горячими
глазами, доказывал редактору, что протуберанцы являются результатом падения твердых тел на солнце и расплескивания его массы, а у чайного стола крепко сидел Радеев и говорил
дамам...
Размахивая палкой, делая
даме в углу приветственные жесты рукою
в желтой перчатке, Корвин важно шел
в угол, встречу улыбке
дамы, но, заметив фельетониста, остановился, нахмурил брови, и концы усов его грозно пошевелились, а матовые белки
глаз налились кровью. Клим стоял, держась за спинку стула, ожидая, что сейчас разразится скандал, по лицу Робинзона, по его растерянной улыбке он видел, что и фельетонист ждет того же.
— Беспутнейший человек этот Пуаре, — продолжал Иноков, потирая лоб,
глаза и говоря уже так тихо, что сквозь его слова было слышно ворчливые голоса на дворе. — Я
даю ему уроки немецкого языка. Играем
в шахматы. Он холостой и — распутник.
В спальне у него — неугасимая лампада пред статуэткой богоматери, но на стенах развешаны
в рамках голые женщины французской фабрикации. Как бескрылые ангелы. И — десятки парижских тетрадей «Ню». Циник, сластолюбец…
Он был похож на приказчика из хорошего магазина галантереи, на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и
дамам; имел самодовольно глупое лицо здорового парня; такие лица, без особых примет, настолько обычны, что не остаются
в памяти.
В голубоватых
глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
Клим лежал, закрыв
глаза, и думал, что Варвара уже внесла
в его жизнь неизмеримо больше того, что внесли Нехаева и Лидия. А Нехаева — права: жизнь,
в сущности, не
дает ни одной капли меда, не сдобренной горечью. И следует жить проще, да…
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я был простой человек, разве мне
дали бы сопровождать вас
в полицию? Это — раз. Опять же и то: живет человек на
глазах ваших два года, нигде не служит, все будто бы места ищет, а — на что живет, на какие средства? И ночей дома не ночует. Простодушные люди вы с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное, вором считает меня…
— Вчера там, — заговорила она, показав
глазами на окно, — хоронили мужика. Брат его, знахарь, коновал, сказал… моей подруге: «Вот, гляди, человек сеет, и каждое зерно, прободая землю,
дает хлеб и еще солому оставит по себе, а самого человека зароют
в землю, сгниет, и — никакого толку».
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту
глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим сделать все как можно лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут люди, которым можно
дать голос
в делах управления государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей школы.
— Ну, что ж нам растягивать эту историю, — говорил он, равнодушно и, пожалуй, даже печально уставив
глаза на Самгина. — Вы, разумеется, показаний не
дадите, — не то — спросил, не то — посоветовал он. — Нам известно, что, прибыв из Москвы, воспользовавшись помощью местного комитета большевиков и
в пользу этого комитета, вы устроили ряд платных собраний, на которых резко критиковали мероприятия правительства, — угодно вам признать это?
Направо от Самгина сидели, солидно кушая, трое: широкоплечая
дама с коротенькой шеей
в жирных складках, отлично причесанный, с подкрученными усиками, студент
в пенсне, очень похожий на переодетого парикмахера, и круглолицый барин с орденом на шее, с большими
глазами в синеватых мешках; медленно и обиженно он рассказывал...
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо:
в нем — старуха
в черном шелке,
в черных кружевах на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна
глаз смотрели
в широкую синюю спину кучера, рука
в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая головою, толстая
дама, против них два мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
Затем вспомнил, что элегантный герой Мопассана
в «Нашем сердце» сделал своей любовницей горничную. Он разбудил Бланш, и это заставило ее извиниться пред ним. Уезжая, он подарил ей браслет
в полтораста франков и
дал еще пятьдесят. Это очень тронуло ее, вспыхнули щеки, радостно заблестели
глаза, и тихонько, смеясь, она счастливо пробормотала...
— Идем, идем, — сказал он, подхватив Ногайцева под руку и увел
в гостиную. Там они, рыженькая
дама и Орехова, сели играть
в карты, а Краснов, тихонько покачивая головою, занавесив
глаза ресницами, сказал Тосе...
Картежники явились, разделенные на обрадованных и огорченных. Радость сияла на лице Дронова и
в глазах важно надутого лица Ореховой, — рыженькая
дама нервно подергивала плечом, Ногайцев, сунув руки
в карманы, смотрел
в потолок.
В должности «одной прислуги» она работала безукоризненно: вкусно готовила, держала квартиру
в чистоте и порядке и сама держалась умело, не мозоля
глаз хозяина. Вообще она не
давала повода заменить ее другой женщиной, а Самгин хотел бы сделать это — он чувствовал
в жилище своем присутствие чужого человека, — очень чужого, неглупого и способного самостоятельно оценивать факты, слова.
— Это парень предусмотрительно сам выдумал, — обратился он к Самгину, спрятав
глаза в морщинах улыбки. — А Миша — достоверно деловой! Мы, стало быть, жалобу «Красному Кресту» втяпали — заплатите нам деньги, восемь сотен с излишком. «Крест» требует: документы! Мы — согласились, а Миша: нет, можно
дать только копии… Замечательно казенные хитрости понимает…
Дронов существовал для него только
в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым
в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув
в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был к случаю с одним нотариусом, который на
глазах своей жены обнаружил
в портфеле у себя панталоны какой-то
дамы.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя
в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай:
в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне
дать триста рублей взаймы?
Тем не менее он все-таки сделал слабую попытку
дать отпор. Завязалась борьба; но предводитель вошел уже
в ярость и не помнил себя.
Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец с неслыханным остервенением бросился предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил.
Да и нельзя было не
давать ей, потому что она всякому, не подающему милостыни, без церемонии плевала
в глаза и вместо извинения говорила только:"Не взыщи!"
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да
дайте мне ее, девочку,
дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его
глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого.
Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести
в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
— Здесь столько блеска, что
глаза разбежались, — сказал он и пошел
в беседку. Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться муж, встречая жену, с которою он только что виделся, и поздоровался с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с
дамами и перекинувшись приветствиями с мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил с ним.