Неточные совпадения
— Не попал,
господа! Острамился, простите Христа ради! Ошибся маленько, в головизу метил ему, а — мимо!
Понимаете вещь? Ах, отцы святые, а?
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о предках и родителях бесстыдный разговор в пьяном виде с чужими, да-с! А
господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, — говорит что-то, а
понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, — бог с ним! А вот бродил тут молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое дело он способен!
«Жестоко вышколили ее», — думал Самгин, слушая анекдоты и
понимая пристрастие к ним как выражение революционной вражды к старому миру. Вражду эту он считал наивной, но не оспаривал ее, чувствуя, что она довольно согласно отвечает его отношению к людям, особенно к тем, которые метят на роли вождей, «учителей жизни», «объясняющих
господ».
— Не можем,
господа, как хотите! Одолела нужда. У меня — внуки, четверо, а сын хворый, фабрика ему чахотку дала. Отец Агафон
понял, дай ему господи…
— Аз не пышем, — сказал он, и от широкой, самодовольной улыбки глаза его стали ясными, точно у ребенка. Заметив, что
барин смотрит на него вопросительно, он, не угашая улыбки, спросил: — Не
понимаете? Это — болгарский язык будет, цыганский. Болгаре не говорят «я», — «аз» говорят они. А курить, по-ихнему, — пыхать.
— Ну, что же я сделаю, если ты не
понимаешь? — отозвалась она, тоже как будто немножко сердясь. — А мне думается, что все очень просто:
господа интеллигенты почувствовали, что некоторые излюбленные традиции уже неудобны, тягостны и что нельзя жить, отрицая государство, а государство нестойко без церкви, а церковь невозможна без бога, а разум и вера несоединимы. Ну, и получается иной раз, в поспешных хлопотах реставрации, маленькая, противоречивая чепуха.
— Не все в книге Иова мы должны
понимать так прямолинейно, как написано, ибо эта книга иной расы и крови, — расы, непростительно согрешившей пред
господом и еще милостиво наказанной…
—
Господа мои, хорошие, — взывает солдат, дергая ворот шинели, обнажая острый кадык. — Надобно искать причину этого разрушительного дела, надо
понять: какая причина ему? И что это значит: война?
— Настоящих
господ по запаху узнаешь, у них запах теплый, собаки это
понимают…
Господа — от предков сотнями годов приспособлялись к наукам, чтобы причины
понимать, и достигли понимания, и вот государь дал им Думу, а в нее набился народ недостойный.
Я мигом очутился на той стороне тротуара, мигом незваный
господин понял, в чем дело, принял в соображение неотразимый резон, замолчал, отстал и, только когда уже мы были очень далеко, протестовал против меня в довольно энергических терминах.
— Не обижайте. Ежовый у меня облик. Таким уж воспитался. А внутри у меня другое. Не все же
господам понимать, что такое талант, любить художество. Вот, смотрите, купеческая коллекция-то… А как составлена! С любовью-с… И писатели русские все собраны. Не одни тут деньги — и любви немало. Так точно и насчет театрального искусства. Неужли хорошей девушке или женщине не идти на сцену оттого, что в актерском звании много соблазну? Идите с Богом! — Он взял ее за руку. — Я вас отговаривать не стану.
Неточные совпадения
— Ай
барин! не прогневался, // Разумная головушка! // (Сказал ему Яким.) // Разумной-то головушке // Как не
понять крестьянина? // А свиньи ходят по́ земи — // Не видят неба век!..
— Славу Богу, — сказал Матвей, этим ответом показывая, что он
понимает так же, как и
барин, значение этого приезда, то есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению мужа с женой.
Камердинер, чувствуя себя невиноватым, хотел оправдываться, но, взглянув на
барина,
понял по его лицу, что надо только молчать и, поспешно извиваясь, опустился на ковер и стал разбирать целые и разбитые рюмки и бутылки.
— Да, вот ты бы не впустил! Десять лет служил да кроме милости ничего не видал, да ты бы пошел теперь да и сказал: пожалуйте, мол, вон! Ты политику-то тонко
понимаешь! Так — то! Ты бы про себя помнил, как
барина обирать, да енотовые шубы таскать!
Поняв чувства
барина, Корней попросил приказчика прийти в другой раз. Оставшись опять один, Алексей Александрович
понял, что он не в силах более выдерживать роль твердости и спокойствия. Он велел отложить дожидавшуюся карету, никого не велел принимать и не вышел обедать.