Неточные совпадения
Глафира Исаевна брала гитару или другой инструмент, похожий на утку с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку злой, как все, что делала Глафира Варавка. Иногда она вдруг начинала петь густым
голосом, в нос и тоже злобно. Слова ее песен были странно изломаны, связь их непонятна, и от этого воющего пения в комнате становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись на диван, слушали
молча и покорно, но Лидия шептала виновато...
Заниматься Томилин стал нетерпеливо, в тихом
голосе его звучало раздражение; иногда, закрыв скучные глаза, он долго
молчал и вдруг спрашивал издалека...
Ее судороги становились сильнее,
голос звучал злей и резче, доктор стоял в изголовье кровати, прислонясь к стене, и кусал, жевал свою черную щетинистую бороду. Он был неприлично расстегнут, растрепан, брюки его держались на одной подтяжке, другую он накрутил на кисть левой руки и дергал ее вверх, брюки подпрыгивали, ноги доктора дрожали, точно у пьяного, а мутные глаза так мигали, что казалось — веки тоже щелкают, как зубы его жены. Он
молчал, как будто рот его навсегда зарос бородой.
Жена, кругленькая, розовая и беременная, была неистощимо ласкова со всеми. Маленьким, но милым
голосом она, вместе с сестрой своей, пела украинские песни. Сестра, молчаливая, с длинным носом, жила прикрыв глаза, как будто боясь увидеть нечто пугающее, она
молча, аккуратно разливала чай, угощала закусками, и лишь изредка Клим слышал густой
голос ее...
И в
голосе ее и в глазах было нечто глубоко обидное. Клим
молчал, чувствуя, что его раздувает злость, а девушка недоуменно, печально говорила...
Чтоб не думать, он пошел к Варавке, спросил, не нужно ли помочь ему? Оказалось — нужно. Часа два он сидел за столом, снимая копию с проекта договора Варавки с городской управой о постройке нового театра, писал и чутко вслушивался в тишину. Но все вокруг каменно
молчало. Ни
голосов, ни шороха шагов.
— Ты — видишь, я все
молчу, — слышал он задумчивый и ровный
голос. — Мне кажется, что, если б я говорила, как думаю, это было бы… ужасно! И смешно. Меня выгнали бы. Наверное — выгнали бы. С Диомидовым я могу говорить обо всем, как хочу.
Минут пять
молча пили чай. Клим прислушивался к шарканью и топоту на улице, к веселым и тревожным
голосам. Вдруг точно подул неощутимый, однако сильный ветер и унес весь шум улицы, оставив только тяжелый грохот телеги, звон бубенчиков. Макаров встал, подошел к окну и оттуда сказал громко...
—
Молчите! Или — уходите прочь, — крикнула Лидия, убегая в кухню. Ее злой крик заставил Варвару завыть
голосом деревенской бабы, кликуши...
Выгибая грудь, он прижимал к ней кулак, выпрямлялся, возводя глаза в сизый дым над его головою, и
молчал, точно вслушиваясь в шорох приглушенных
голосов, в тяжелые вздохи и кашель.
Самгин уже готов был признать, что Дуняша поет искусно, от ее
голоса на душе становилось как-то особенно печально и хотелось говорить то самое, о чем он привык
молчать. Но Дуняша, вдруг оборвав песню, ударила по клавишам и, взвизгнув по-цыгански, выкрикнула новым
голосом...
И легко нашел: несколько сотен людей
молча и даже, пожалуй, благодарно слушают
голос женщины, которой он владеет, как хочет.
—
Молчать! — рявкнул сиповатый
голос. Самгин, вздрогнув, привстал, все головы повернулись к буфету, разноголосый говор притих, звучнее защелкали шары биллиарда, а когда стало совсем тихо, кто-то сказал уныло...
Это было давно знакомо ему и могло бы многое напомнить, но он отмахнулся от воспоминаний и
молчал, ожидая, когда Марина обнаружит конечный смысл своих речей. Ровный, сочный ее
голос вызывал у него состояние, подобное легкой дремоте, которая предвещает крепкий сон, приятное сновидение, но изредка он все-таки ощущал толчки недоверия. И странно было, что она как будто спешит рассказать себя.
«Человеку с таким лицом следовало бы
молчать», — решил Самгин. Но человек этот не умел или не хотел
молчать. Он непрощенно и вызывающе откликался на все речи в шумном вагоне. Его бесцветный, суховатый
голос, ехидно сладенький голосок в соседнем отделении и бас побеждали все другие
голоса. Кто-то в коридоре сказал...
Самгин с минуту стоял
молча, собираясь сказать что-нибудь оригинальное, но не успел, — заговорила Алина, сочный низкий
голос ее звучал глухо, невыразительно, прерывался.
Самгин,
молча улыбаясь женщине, прислушивался к раздражающему
голосу Тагильского...
Слушатели
молча пошевелились, как бы ожидая еще чего-то, и — дождались: угрюмый
голос сказал...
Неточные совпадения
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина.
Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и
молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Слушая эти
голоса, Левин насупившись сидел на кресле в спальне жены и упорно
молчал на ее вопросы о том, что с ним; но когда наконец она сама, робко улыбаясь, спросила: «Уж не что ли нибудь не понравилось тебе с Весловским?» его прорвало, и он высказал всё; то, что он высказывал, оскорбляло его и потому еще больше его раздражало.
— Каждый член общества призван делать свойственное ему дело, — сказал он. — И люди мысли исполняют свое дело, выражая общественное мнение. И единодушие и полное выражение общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы
молчали, а теперь слышен
голос русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных братьев; это великий шаг и задаток силы.
Делать было нечего: дрожащей рукой подал я измятый роковой сверток; но
голос совершенно отказался служить мне, и я
молча остановился перед бабушкой.
— Настасья, что ж ты
молчишь? — робко проговорил он, наконец, слабым
голосом.