Неточные совпадения
А вслед за ним не менее мощно
звучал голос другого гения, властно и настойчиво утверждая, что к свободе ведет только один путь — путь «непротивления злу насилием».
Рассказывая, она крепко сжимала пальцы рук в кулачок и, покачиваясь, размеренно пристукивала кулачком по коленям своим.
Голос ее
звучал все тише, все менее оживленно, наконец она говорила как бы сквозь дрему и вызывала этим у Клима грустное чувство.
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась;
голос у нее осел,
звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она шла по двору или гуляла в саду с книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других людей, тень влеклась за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
Заниматься Томилин стал нетерпеливо, в тихом
голосе его
звучало раздражение; иногда, закрыв скучные глаза, он долго молчал и вдруг спрашивал издалека...
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная женщина с суховатым, гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а
голос ее
звучал необычно мягко и внятно.
Клим слышал, что
голос учителя стал громче, слова его
звучали увереннее и резче.
Она не плохо, певуче, но как-то чрезмерно сладостно читала стихи Фета, Фофанова, мечтательно пела цыганские романсы, но романсы у нее
звучали обездушенно, слова стихов безжизненно, нечетко, смятые ее бархатным
голосом. Клим был уверен, что она не понимает значения слов, медленно выпеваемых ею.
Непривычен был подавленный шум города, слишком мягки и тупы удары лошадиных копыт по деревянной мостовой, шорох резиновых и железных шин на колесах экипажей почти не различался по звуку,
голоса людей
звучали тоже глухо и однообразно.
У рояля
звучал приятный
голос Кутузова...
Марина, схватив Кутузова за рукав, потащила его к роялю, там они запели «Не искушай». Климу показалось, что бородач поет излишне чувствительно, это не гармонирует с его коренастой фигурой, мужиковатым лицом, — не гармонирует и даже несколько смешно. Сильный и богатый
голос Марины оглушал, она плохо владела им, верхние ноты
звучали резко, крикливо. Клим был очень доволен, когда Кутузов, кончив дуэт, бесцеремонно сказал ей...
Она уже не шептала,
голос ее
звучал довольно громко и был насыщен гневным пафосом. Лицо ее жестоко исказилось, напомнив Климу колдунью с картинки из сказок Андерсена. Сухой блеск глаз горячо щекотал его лицо, ему показалось, что в ее взгляде горит чувство злое и мстительное. Он опустил голову, ожидая, что это странное существо в следующую минуту закричит отчаянным криком безумной докторши Сомовой...
Из-за ширмы
прозвучал слабый
голос...
Голос его
звучал восторгом. Чокаясь с Лютовым, Макаров строго сказал...
Вера Петровна долго рассуждала о невежестве и тупой злобе купечества, о близорукости суждений интеллигенции, слушать ее было скучно, и казалось, что она старается оглушить себя. После того, как ушел Варавка, стало снова тихо и в доме и на улице, только сухой
голос матери
звучал, однообразно повышаясь, понижаясь. Клим был рад, когда она утомленно сказала...
Розовыми пальцами, ногти которых блестели, как перламутр, она брала конфекты и, откусывая от них маленькие кусочки, хвасталась белизною зубов.
Голос ее
звучал добродушно, масляные глаза ласково поблескивали.
Голос ее
прозвучал ласково, мягко и напомнил Климу полузабытые дни, когда она, маленькая, устав от игр, предлагала ему...
Задумчиво
прозвучал голос Лидии...
— Хочется мне поругаться, поссориться с кем-нибудь, — отчетливо
звучал кларнетный
голос Лютова. — С тобой, Костя, невозможно. Как поссоришься с лириком?
На мельнице пугливо залаяла собака, Макаров перестал играть, хлопнула дверь, негромко
прозвучал голос Лютова.
Самгин пошел к даче, слушая, как весело и бойко
звучит голос Лютова.
Говоря, Томилин делал широкие, расталкивающие жесты,
голос его
звучал властно, глаза сверкали строго. Клим наблюдал его с удивлением и завистью. Как быстро и резко изменяются люди! А он все еще играет унизительную роль человека, на которого все смотрят, как на ящик для мусора своих мнений. Когда он уходил, Томилин настойчиво сказал ему...
— Ну — здравствуйте! — обратился незначительный человек ко всем.
Голос у него звучный, и было странно слышать, что он
звучит властно. Половина кисти левой руки его была отломлена, остались только три пальца: большой, указательный и средний. Пальцы эти слагались у него щепотью, никоновским крестом. Перелистывая правой рукой узенькие страницы крупно исписанной книги, левой он непрерывно чертил в воздухе затейливые узоры, в этих жестах было что-то судорожное и не сливавшееся с его спокойным
голосом.
В сиповатом
голосе Робинзона
звучала грусть, он пытался прикрыть ее насмешливыми улыбками, но это не удавалось ему. Серые тени являлись на костлявом лице, как бы зарождаясь в морщинах под выгоревшими глазами, глаза лихорадочно поблескивали и уныло гасли, прикрываясь ресницами.
Подскакал офицер и, размахивая рукой в белой перчатке, закричал на Инокова, Иноков присел, осторожно положил человека на землю, расправил руки, ноги его и снова побежал к обрушенной стене; там уже копошились солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими
голосами, и особенно звонко, по-бабьи
звучал один
голос...
Голос Спивак
звучал неприятно однотонно и упрямо.
На диване все оживленнее
звучали голоса Алины и Варвары, казалось, что они говорят условным языком и не то, о чем думают. Алина внезапно и нелепо произнесла, передразнивая кого-то, шепелявя...
Машина замолчала, последние звуки труб
прозвучали вразнобой и как сквозь вату, еврей не успел понизить
голос, и по комнате раскатились отчаянные слова...
Пела Алина плохо, сильный
голос ее
звучал грубо, грубо подчеркивал бесстыдство слов, и бесстыдны были движения ее тела, обнаженного разрезом туники снизу до пояса. Варвара тотчас же и не без радости прошептала...
И стала рассказывать о Спиваке;
голос ее
звучал брезгливо, после каждой фразы она поджимала увядшие губы; в ней чувствовалась неизлечимая усталость и злая досада на всех за эту усталость. Но говорила она тоном, требующим внимания, и Варвара слушала ее, как гимназистка, которой не любимый ею учитель читает нотацию.
Ему было лет сорок, на макушке его блестела солидная лысина, лысоваты были и виски. Лицо — широкое, с неясными глазами, и это — все, что можно было сказать о его лице. Самгин вспомнил Дьякона, каким он был до того, пока не подстриг бороду. Митрофанов тоже обладал примелькавшейся маской сотен, а спокойный, бедный интонациями
голос его
звучал, как отдаленный шумок многих
голосов.
Голос ее
прозвучал жалобой и упреком; все вокруг так сказочно чудесно изменилось; Самгин был взволнован волнением постояльца, смущенно улыбаясь и все еще боясь показаться смешным себе, он обнял жену...
Сектанта подвели к печнику, толпа примолкла, и отчетливо
прозвучал голос печника...
Зеленые глаза Варвары усмехнулись, и
голос ее
прозвучал очень по-новому, когда она, вздохнув, сказала...
Кутузов, стряхнув пепел папиросы мимо пепельницы, стал говорить знакомо Климу о революционерах скуки ради и ради Христа, из романтизма и по страсти к приключениям; он произносил слова насмешливые, но
голос его
звучал спокойно и не обидно. Коротко, клином подстриженная бородка, толстые, но тоже подстриженные усы не изменяли его мужицкого лица.
Голос его, раньше бесцветный, тревожный, теперь
звучал уверенно, слова он произносил строго и немножко с распевом, на церковный лад.
И, точно покачнулся пол, все люди сдвинулись к дымным окнам, стало тише, и строго
прозвучал голос Стратонова...
Слова
прозвучали издалека, и произнес их чей-то чужой
голос, сиплый.
Молодой человек говорил что-то о Стендале, Овидии,
голос у него был звонкий, но
звучал обиженно, плоское лицо украшали жиденькие усы и такие же брови, но они, одного цвета с кожей, были почти невидимы, и это делало молодого человека похожим на скопца.
Но, несмотря на
голоса из темноты, огромный город все-таки вызывал впечатление пустого, онемевшего. Окна ослепли, ворота закрыты, заперты, переулки стали более узкими и запутанными. Чутко настроенный слух ловил далекие щелчки выстрелов, хотя Самгин понимал, что они
звучат только в памяти. Брякнула щеколда калитки. Самгин приостановился. Впереди его знакомый
голос сказал...
Улицу перегораживала черная куча людей; за углом в переулке тоже работали, катили по мостовой что-то тяжелое. Окна всех домов закрыты ставнями и окна дома Варвары — тоже, но оба полотнища ворот — настежь. Всхрапывала пила, мягкие тяжести шлепались на землю.
Голоса людей
звучали не очень громко, но весело, — веселость эта казалась неуместной и фальшивой. Неугомонно и самодовольно звенел тенористый голосок...
Эх, дожили, — он еще крепче выругался,
голос его
прозвучал горячо.
Прозвучал грубый
голос Пояркова...
Самгин пошел домой, — хотелось есть до колик в желудке. В кухне на столе горела дешевая, жестяная лампа, у стола сидел медник, против него — повар, на полу у печи кто-то спал, в комнате Анфимьевны
звучали сдержанно два или три
голоса. Медник говорил быстрой скороговоркой, сердито, двигая руками по столу...
Коренастый солдат говорил все громче,
голос у него немножко гнусавил и
звучал едко.
Пели два
голоса, второй
звучал басовито и мрачно, но первый взмывал все выше.
Но песня вдруг оборвалась, и тотчас же несколько
голосов сразу громко заспорили, резко
прозвучал начальственный окрик...
Теперь, в железном шуме поезда, сиплый
голос его
звучал еще тише, слова стали невнятны. Он закурил папиросу, лег на спину, его круглый живот рыхло подпрыгивал, и казалось, что слова булькают в животе...
Голос был жирный, ворчливый; одновременно с ним
звучал голосок тонкий и сердитый...
Когда в дверях буфета сочно
прозвучал голос Марины, лохматая голова быстро вскинулась, показав смешное, плоское лицо, с широким носом и необыкновенными глазами, — очень большие белки и маленькие, небесно-голубые зрачки.
— Книжками интересуешься? — спросила Марина, и
голос ее
звучал явно насмешливо: — Любопытные? Все — на одну тему, — о нищих духом, о тех, чей «румянец воли побледнел под гнетом размышления», — как сказано у Шекспира. Супруг мой особенно любил Бульвера и «Скучную историю».