Неточные совпадения
Клим довольно рано начал замечать, что в правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто
говорили о царе и
народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое слово...
О народе говорили жалобно и почтительно, радостно и озабоченно.
Но этот
народ он не считал тем, настоящим,
о котором так много и заботливо
говорят, сочиняют стихи, которого все любят, жалеют и единодушно желают ему счастья.
Самое значительное и очень неприятное рассказал Климу
о народе отец. В сумерках осеннего вечера он, полураздетый и мягонький, как цыпленок, уютно лежал на диване, — он умел лежать удивительно уютно. Клим, положа голову на шерстяную грудь его, гладил ладонью лайковые щеки отца, тугие, как новый резиновый мяч. Отец спросил: что сегодня
говорила бабушка на уроке закона божия?
Он
говорит о книгах, пароходах, лесах и пожарах,
о глупом губернаторе и душе
народа,
о революционерах, которые горько ошиблись, об удивительном человеке Глебе Успенском, который «все видит насквозь».
— И потом, — продолжала девушка, — у них все как-то перевернуто. Мне кажется, что они
говорят о любви к
народу с ненавистью, а
о ненависти к властям — с любовью. По крайней мере я так слышу.
— Я с детства слышу речи
о народе,
о необходимости революции, обо всем, что говорится людями для того, чтоб показать себя друг перед другом умнее, чем они есть на самом деле. Кто… кто это
говорит? Интеллигенция.
— Да. А несчастным трудно сознаться, что они не умеют жить, и вот они
говорят, кричат. И все — мимо, все не
о себе, а
о любви к
народу, в которую никто и не верит.
— Прошлый раз вы
говорили о русском
народе совершенно иначе.
—
О народе я
говорю всегда одно и то же: отличный
народ! Бесподобный-с! Но…
— Я верю, что он искренно любит Москву,
народ и людей,
о которых
говорит. Впрочем, людей, которых он не любит, — нет на земле. Такого человека я еще не встречала. Он — несносен, он обладает исключительным уменьем
говорить пошлости с восторгом, но все-таки… Можно завидовать человеку, который так… празднует жизнь.
— Он был мне ближе матери… такой смешной, милый. И милая его любовь к
народу… А они, на кладбище,
говорят, что студенты нарыли ям, чтоб возбудить
народ против царя.
О, боже мой…
— Незлобивый
народ забыл об этом. Даже Иноков, который любит
говорить о неприятном, — забыл.
Так что, когда народник
говорит о любви к
народу, — я народника понимаю.
— Уж не знаю, марксистка ли я, но я человек, который не может
говорить того, чего он не чувствует, и
о любви к
народу я не
говорю.
— А вот извольте видеть, сидит торговый
народ, благополучно кушает отличнейшую пищу, глотает водку и вино дорогих сортов,
говорит о своих делах, и как будто ничего не случилось.
— Героем времени постепенно становится толпа, масса, —
говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского
народа», в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин, рассказывал
о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь,
говорила...
Было уже довольно много людей, у которых вчерашняя «любовь к
народу» заметно сменялась страхом пред
народом, но Редозубов отличался от этих людей явным злорадством, с которым он
говорил о разгромах крестьянами помещичьих хозяйств.
— Был в университете Шанявского, — масса
народа! Ужасно много! Но — все не то, знаете, не
о том они
говорят!
Говорил оратор
о том, что война поколебала международное значение России, заставила ее подписать невыгодные, даже постыдные условия мира и тяжелый для торговли хлебом договор с Германией. Революция нанесла огромные убытки хозяйству страны, но этой дорогой ценой она все-таки ограничила самодержавие. Спокойная работа Государственной думы должна постепенно расширять права, завоеванные
народом, европеизировать и демократизировать Россию.
— Мало ли чего не
говорим,
о чем думаем. Ты тоже не всякую правду скажешь, у всех она — для себя красненька, для других темненька.
Народ…
— После я встречал людей таких и у нас, на Руси, узнать их — просто: они про себя совсем не
говорят, а только
о судьбе рабочего
народа.
— «Глас
народа — глас божий»? Нет, нет!
Народ говорит только
о вещественном,
о материальном, но — таинственная мысль
народа, мечта его
о царствии божием — да! Это святые мысль и мечта. Святость требует притворства — да, да! Святость требует маски. Разве мы не знаем святых, которые притворялись юродивыми Христа ради, блаженными, дурачками? Они делали это для того, чтоб мы не отвергли их, не осмеяли святость их пошлым смехом нашим…
— Отечество в опасности, — вот
о чем нужно кричать с утра до вечера, — предложил он и продолжал
говорить, легко находя интересные сочетания слов. — Отечество в опасности, потому что
народ не любит его и не хочет защищать. Мы искусно писали
о народе, задушевно
говорили о нем, но мы плохо знали его и узнаем только сейчас, когда он мстит отечеству равнодушием к судьбе его.
Но есть другая группа собственников, их — большинство, они живут в непосредственной близости с
народом, они знают, чего стоит превращение бесформенного вещества материи в предметы материальной культуры, в вещи, я
говорю о мелком собственнике глухой нашей провинции,
о скромных работниках наших уездных городов, вы знаете, что их у нас — сотни.
Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан
говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и прочее и прочее, и я говорю обо всем, тороплюсь, меня со всех сторон подгоняют, сердятся, я мечусь из стороны в сторону, как лисица, затравленная псами, вижу, что жизнь и наука все уходят вперед и вперед, а я все отстаю и отстаю, как мужик, опоздавший на поезд, и в конце концов чувствую, что я умею писать только пейзаж, а во всем остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей.
Неточные совпадения
Не
говорю уже
о тех подводных течениях, которые двинулись в стоячем море
народа и которые ясны для всякого непредубежденного человека; взгляни на общество в тесном смысле.
— Это слово «
народ» так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из мужиков один на тысячу, может быть, знают,
о чем идет дело. Остальные же 80 миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия,
о чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право
говорить, что это воля
народа?
Он
говорил вместе с Михайлычем и
народом, выразившим свою мысль в предании
о призвании Варягов: «Княжите и владейте нами.
Лишь порою // Слепой украинский певец, // Когда в селе перед
народом // Он песни гетмана бренчит, //
О грешной деве мимоходом // Казачкам юным
говорит.
В одном из прежних писем я
говорил о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни будь опытен, а трудно действовать по обыкновенным законам ума и логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам
народа, как трудно разговаривать на его языке, не имея грамматики и лексикона.